Иоанн Мучитель - Валерий Елманов

Однако Иоанн еще продолжал хорохориться, да и предсказанию верил лишь наполовину. Едва ему становилось чуть полегче, как он снова подмигивал Бельскому и иронично спрашивал:

— Не передумала там эта ведьма?

Богдан отрицательно качал головой, после чего царь угрюмо обещал:

— А ты ей сызнова про костер напомни, авось поумнеет.

Баусу же, тайно вызванному в один из последних дней, он предложил иное:

— Ныне я сам за невестой поеду. Вот токмо казну свою заберу да айда в Англию. Примет меня королева твоя?

— Можете не сомневаться, ваше величество, — радуясь в душе, что все так удачно выходит, заявил Джером.

— То-то, — удовлетворенно кивнул Иоанн.

Но на утро ему опять стало немного полегче, и он задумался: а надо ли торопиться с отъездом? А вдруг врет ведьма? К тому же за все время покойник так ни разу и не навестил его во снах, а ведь должен, стервец, предупредить, непременно должен. И вообще — прошли все назначенные Димитрием сроки, давно прошли. И получалось, что он из-за какого-то дурного сна должен сломя голову бежать на край земель, бросив все свое царство-государство?! Да и не собрать ему казну до указанного старой каргой срока, никак не собрать. Или катить безо всего, прихватив пару-тройку бочонков с золотом?

В тяжких раздумьях прошло еще несколько дней. Иоанн совсем было собрался отдать повеление собираться в дорогу и приказал отнести его в сокровищницу, решив проститься с нажитым да отобрать самое ценное из хранимого. Но говорить этого никому не стал, сославшись, что он, дескать, желает показать свои богатства англичанам. Для вящего правдоподобия он и впрямь послал за услужливым и деликатным Джеромом Горсеем[86], который вот уже более десяти лет проживал на Руси.

— Зри, какой я жезл купил у Давыдки-купца. Восемьдесят семь тысяч и пятьсот рублев выложил, — с гордостью заметил он Горсею и торопливо прибавил: — Но не жалею о сем, истинный бог, не жалею. Что продано, то прожито, а что куплено, то нажито.

Жезл и впрямь впечатлял, хотя Джером разглядывал его уже в третий по счету раз. Сделанный, по уверению пройдохи Давыдки, из рога единорога, он весь был усыпан крупными драгоценными камнями, которые, обвивая его по спирали, создавали чудесный неповторимый узор.

«Но семьдесят тысяч фунтов стерлингов[87] это все равно очень много», — тут же мелькнуло в голове расчетливого Горсея, и он еле слышно вздохнул.

Царь же, приняв вздох англичанина за завистливое восхищение, продолжал вдохновенно рассказывать о свойствах драгоценных камней, которые хранились в его сокровищнице, время от времени демонстрируя самые крупные из них.

— Вот лал. — Он поднес крупный рубин поближе к факелу, заставляя камень показать красоту игры огней, словно таящихся где-то внутри него. — Он более всего пригоден яко для сердца, тако же и для головы. Червленый, словно человечья кровь, он с нею одного рода, а потому ему дарована сила очищать ее, ежели она чрез меру сгустилась али попортилась. А вот смарагд, — и в руках Иоанна строго сверкнул большой зеленый изумруд, — он — ворог нечистоты. Ежели муж с женкой, не будучи в браке, тяготеют друг к дружке плотским вожделением, то он непременно потрескается и…

«За один лишь рубин, если бы мне удалось продать его королеве, я бы выручил не меньше четырех тысяч фунтов стерлингов. Он как раз был бы в тон ее рыжеватым волосам, — подумал Джером и вновь вздохнул. — Впрочем, мне и за изумруд удалось бы отхватить не меньше. Пускай он не так велик, но зато Елизавета их особенно любит, считая, что они лучше всего подходят к ее глазам. А если даже и правда, будто он растрескивается, то нашей вечной девственнице Бесс все равно не грозит его потерять.

Хотя навряд ли в словах этого вонючего варвара есть хоть крупица истины, — и его мысли тут же перескочили на царя. — И как он сам не замечает, что заживо разлагается, что от него несет мертвечиной? Или уже притерпелся, привык? Хотя нет — к такому навряд ли можно привыкнуть». Горсей усилием воли сдержал рвотный позыв и, даже не поморщился, лишь чуточку сдвинулся в сторону, чтобы не так сильно пахло.

Он ни на секунду не убирал любезной улыбки со своего округлого лица, продолжая кивать Иоанну. Единственное, что он себе позволял, так это время от времени подносить к лицу обильно надушенный платок, делая вид, что вытирает выступивший пот — в затхлом помещении царской сокровищницы и впрямь было несколько душновато.

А государь меж тем, пока показывал и рассказывал, окончательно пришел к выводу, что оставлять придется слишком много. Стало нестерпимо жалко — ведь разворуют, ей-ей, разворуют. Чтоб это предсказать, и к ворожеям ходить не надо — чай, на Руси живем. И тогда получалось, что надо оставаться.

Придя к такому решению, Иоанн повеселел и вечерком даже попытался забраться под сарафан своей невестке Ирины, но та, подняв отчаянный крик и переполошив все палаты, сумела выскользнуть из лап страстного воздыхателя и убежать. А на следующий день, почувствовав себя совсем хорошо — боли в костях вообще не ощущались, — окончательно уверился в правильности своего выбора и послал Бельского предупредить ведьму, чтоб готовилась к смерти, ибо он до сих пор жив.

— Да спроси ее, отчего она про этот день сказала, а не про какой иной? — напутствовал царь своего любимца. — А я покамест в баньку наведаюсь, — и пошутил: — Чай, русскому человеку негоже чумазым в гроб ложиться.

Богдан Яковлевич послушно отправился к Лушке и получил загадочный ответ:

— То его за царевича мертвяк четырьмя месяцами одарил. Вот пусть-ка он сочтет, коль не дурак, да все сам поймет, а о том, что жив покамест, не бахвалится — день еще не прошел.

Бельский уныло посмотрел на Годунова, стоявшего рядом, и решительно произнес:

— Я тебе эту красавицу отдал, когда ты меня попросил?

— Отдал, — подтвердил Борис Федорович.

— Теперь ты меня выручай. Не смогу я ему такое сказать. Зашибет ведь. Опять же, коль станет спрашивать, какой-де мертвяк, что я ему скажу? А ты к нему с подходцем, с вежеством, глядишь, и не изобидится сильно.

Словом, вернулись они к Иоанну вместе. Царь в это время, сидя в своей опочивальне, довольный и разрумянившийся после баньки, встретил Богдана с добродушной усмешкой:

— Что? Перепугал старуху-то? — и тут же предложил: — Садись-ка да погляди, яко я Родионку Биркина в шахматы обыгрывать учну. А то, может, и небывалое случится — подвезет ему, да и одолеет он меня в кои-то веки. И ты тоже рядом побудь, — предложил он Годунову. — Биркина одолею — за тебя с Богдашкой примусь.

— Питье, государь, — напомнил лекарь.