План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк
Шрифт:
Интервал:
Выбранный для атаки участок – протяженность фронта около 30 миль по обе стороны Донского плацдарма у Верхнего Мамона – оборонялся в основном итальянцами[83]. В полосе боевых действий оставалась только одна немецкая дивизия (298-я) и два батальона другой дивизии (62-й) у Кантемировки. Подвижный резерв (27-я танковая дивизия) был слабой частью, так как он был оснащен отремонтированными и восстановленными танками в мастерских в Миллерове. Лед на Дону был таким толстым, что русские танки могли двигаться по нему где угодно, а густой туман покрыл днем все поле боя, усилив панику и смятение незадачливых итальянцев.
Вечером, когда в штаб Манштейна стали поступать первые связные донесения, стало ясно, что произошло что-то крайне серьезное. Тот район не находился в непосредственной ответственности Манштейна, потому что атака была направлена против правого фланга группы армий «Б», но одного взгляда на крупномасштабную карту было довольно, чтобы усмотреть угрозу, которую этот новый удар русских нес и для группы армий «Дон» и для каждого солдата на Кавказе. В телефонном разговоре той же ночью Вейхс сказал Манштейну, что он ввел в бой всю 27-ю танковую дивизию на западном конце русского прорыва, но пока не получил «никаких сообщений о том, как обстоят у них дела». (Через два дня в дивизии осталось на ходу лишь 8 танков.) Вейхс также просил, чтобы оперативную группировку Холлидта оттянули назад и к западу, чтобы прикрыть часть разбитого фланга его собственной группы армий.
В эти критические дни Манштейн все больше напоминал шахматиста на сеансе одновременной игры, проигрывавшего на всех досках. Итальянцы были разбиты под Воронежем, позиция немцев на нижнем Чире начала крошиться. Пока 11-я танковая дивизия ждала, припав к земле и укрыв танки по корпус в складках местности вокруг Нижне-Калиновского плацдарма, русские бросили четыре стрелковые дивизии против слабого плацдарма восточнее Дона у Нижне-Чирской и оттеснили немцев обратно на западный берег. В тот же вечер они переправились значительными силами по обе стороны Лисинской, а на следующее утро бросили отдельную танковую бригаду и целый моторизованный корпус (94-й) против 7-й полевой дивизии люфтваффе[84] под Обливской. Балк снова поднял усталую 11-ю танковую дивизию и повел ее на запад, чтобы справиться с самым серьезным из всех новых вклиниваний.
Но теперь уже было ясно, что всякая мысль о наступлении 48-го танкового корпуса для поддержки деблокирования Гота стала невозможной. Простой численный перевес у русских выдавливал оперативную группу Холлидта из Чирского выступа, и уже просматривалась его полная эвакуация.
Единственный лучик света пришел с дальнего восточного конца фронта. Утром 18 декабря Манштейн получил донесение от Гота, в котором говорилось, что 17-я танковая дивизия прибыла на рубеж и сосредоточивается на месте. Это означало, что 4-я танковая армия теперь имела три танковые дивизии с поддерживающими их элементами и была значительно сильнее, чем любая часть русских. Если бы ей удалось взломать кольцо окружения вокруг Сталинграда и освободить 11 дивизий 6-й армии, весь баланс сил мог еще если не перевернуться, то почти сровняться. Манштейн знал, что усилия русских на всех других фронтах сразу ослабнут, если они поверят, что их главная добыча ускользает у них из рук. Но наступать вместе с Готом, когда его собственный северо-восточный фланг разваливался по всей своей длине в 200 миль, было бы огромным риском. Причем таким, где вся ответственность ложилась бы целиком на него. Ни ОКХ, ни Гитлер, даже ни Паулюс не проявляли особого интереса к этому плану и не осознавали всю неотложность решения.
Но здесь и был камень преткновения: 4-я танковая армия в одиночку никак не могла пробиться прямо к руинам города. Паулюс также должен был взаимодействовать, сосредоточить всю массу своих 200 тысяч человек против одной точки внутреннего фронта окружения и прорваться в этом месте. Однако когда его просили сделать это или просили о его мнении, Паулюс уклонился от ответа.
В свете такого безответственного отношения 18 декабря Манштейн обратился непосредственно к Цейцлеру в ОКХ, прося, чтобы он «предпринял немедленные шаги для обеспечения прорыва 6-й армии навстречу 4-й танковой армии». В этот же вечер начальник разведки группы армий «Дон», майор Айсман, был направлен в котел, чтобы передать мнение Манштейна о том, как должна быть проведена эта операция.
Не требуется особого воображения, чтобы представить то драматическое напряжение, которое сопутствовало этому путешествию. Айсман был одним из последних посланцев, проникших через кольцо окружения, пока еще сохранялась надежда на спасение. Ночью он приехал из Новочеркасска в Морозовск и вылетел с аэродрома на «физелер шторхе» за час до рассвета.
Айсман приземлился в Гумраке в 7:50 утра 19 декабря, и его немедленно отвезли в штаб к Паулюсу. Кроме Паулюса и его начальника штаба Шмидта, присутствовали командиры двух корпусов, начальник оперативного отдела и генерал-квартирмейстер 6-й армии. Айсман изложил взгляды Манштейна со всей силой убеждения, но Паулюс ограничился высказыванием, что он «не остался глух». Затем Паулюс подчеркнул «масштаб трудностей и риска, заключавшихся в плане, который ему представили». Через несколько мгновений на сцену выступили начальник оперативного отдела и генерал-квартирмейстер, и каждый произнес свои реплики, по сути повторив слова своего шефа. Но в конце, когда дело дошло до высказывания личных мнений, каждый заявил: «…B создавшихся обстоятельствах совершенно необходимо попытаться совершить прорыв как можно скорее, и он осуществим».
Однако последнее слово было за начальником штаба Паулюса, генерал-майором Артуром Шмидтом. Он был убежденным нацистом и человеком сильного характера. Несомненно, что он оказывал большое влияние на Паулюса, играя роль «совести партии», всегда стоявшей у него за плечом. «Как раз сейчас нельзя идти на прорыв, – сказал он Айсману. – Такое решение будет означать признание поражения. 6-я армия все еще будет на своих позициях на Пасху. Все, что вы там должны делать, это лучше снабжать ее».
Совещание тянулось весь день. Стены помещения то и дело вздрагивали от обстрела. Подали очень плохой обед. Своим мрачным и недовольным слушателям Айсман пытался доказать, что прорыв необходим «с точки зрения операции в целом». Что касается снабжения по воздуху, то, «…хотя группа армий делает все, что в ее силах, на нее нельзя возлагать вину, если погода фактически обрывает воздушное сообщение, а достать транспортные машины, как фокусник из шляпы, она не может». Паулюс не поддавался убеждениям. Скорее даже в течение дня он становился все более непоколебимым, потому что, в конце концов, он отпустил Айсмана, сказав, что прорыв является «полной невозможностью» и что в любом случае сдача Сталинграда запрещена приказом фюрера.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!