Говорящая собака - Марк Барроклифф

Пес покачал головой. Возможно, я переборщил с таблетками, и на самом деле они действовали сильней, чем мне казалось. А может быть, это вообще были таблетки с одними побочными эффектами, без всякого лечебного воздействия, врачи выписывали, а фармацевты продавали их особо назойливым пациентам.

— Я — твой пес, и ничей больше, — сказал Пучок.

— Но тебе же нравится Люси.

— Люси мне нравится, — твердо отвечал пес, — но я не собственность, которую можно передавать когда и кому угодно. У меня есть своя честь и свое достоинство. И самоуважение тоже есть. Единственное, что вы можете отнять у меня, — это веру в людей. Я удаляюсь. Хочу сказать «приветникам» — «прощай».

— Не притворяйся, — сказал я.

— Я не притворяюсь, — ответил пес. — Лишь делаю то, что считаю необходимым и единственно верным. И откуда мне знать, что скажет через несколько месяцев или даже через год Люси, у которой я буду жить? Как можно доверять людям? Разве можно на них полагаться?

— Но Люси-то тут ни при чем. Она тебя не бросала. Она тебя никогда не оставит. И ты знаешь это сам.

Пес поднял на меня взгляд, полный невыразимой муки и отчаяния.

— Это ты так считаешь, — тихо сказал он. — А я сейчас хотел бы быть холодной лисой в кустах.

Затем он закрыл пасть и больше не сказал ни слова. Видимо, таблетки подействовали.

Люси устроила Пучку торжественный прием. Собрались все ее друзья, включая Джима, который ручкался с ней и развязно подталкивал локтем, что, как бросалось в глаза, не оставалось без ответа с ее стороны. Был даже выпечен особый торт, поверхность которого украшали собачий профиль и кремовая надпись: «Пучок». Но для самого виновника торжества, помимо этого, были приготовлены особые яства.

Я покинул эту вечеринку, не задерживаясь, сославшись на то, что меня ждет Линдси. На самом деле я поехал к Змееглазу, где спустил в игре пар у «Клио» наличными.

Гостеприимство Люси было оценено Пучком по достоинству уже на следующий день, когда она оставила его одного в квартире, отлучившись за пинтой молока.

По возвращении хозяйка обнаружила, что квартира полностью разгромлена. Ее имуществу был нанесен ущерб, который позже страховая фирма оценила в 3000 фунтов. Естественно, я отговорил ее писать заявление, заплатив за все из своего кармана.

Ваза с цветами разбилась о телевизор, диван был выпотрошен, и набивка разбросана по ковру, вернее, по тому, что от него осталось, цветочные горшки опрокинуты, половые дорожки разорваны, шторы превращены в хлам, в тряпки.

В довершение всего этого Пучок не пустил ее даже в комнату, чтобы оценить ущерб. Он рычал как бешеный и кидался на дверь всякий раз, как она пыталась открыть ее.

Я примчался на звонок Люси, прекрасно понимая суть происходящего. Он просто хотел произвести впечатление взбесившегося, но при моем появлении тут же поджал хвост.

— Значит, вот как? — сказал я.

Он ничего не ответил, только посмотрел на меня глубоким взором карих глаз. Ему не нужно было говорить. Такой же в точности вопрос он мог задать и мне.

На самом деле то, что я пытался осуществить, было самым гуманным и разумным выходом из создавшегося положения. Ведь Линдси была права — сколько может прожить собака? Недолго. И наше счастье, точнее, ее счастье исключало пребывание пса в доме. Я был связан обязательствами по отношению к ней, так что я сделал выбор между ее и своим счастьем, ее дискомфортом и моим дискомфортом. В результате я принес в жертву себя и Пучка.

— Что ж, — сказал я, — в таком случае у тебя будет клетка и каменный пол, если ты не можешь вести себя как следует.

В ответ Пучок разорвал в клочки то, что осталось от диванной подушки.

Как я уже говорил, разлука — это процесс, мы привыкаем переносить непереносимое постепенно. Я подумал, что, если Пучок проведет ночь в собачьем приюте, он образумится, придет в чувство и поймет, как глубоко он был неправ.

Я вышел из перевернутой вверх дном комнаты. Люси продолжала плакать, и я обнял ее, чтобы успокоить. Впервые я так прикоснулся к ней и внезапно ощутил странное чувство: меня поразило — ну, может быть, просто кольнуло, какая же она мягкая и податливая в сравнении с Линдси. Не то чтобы Линдси была чрезмерно худой или угловатой, вовсе нет. Тут было что-то в самой структуре тела.

— Все будет хорошо, — сказал я. — Все будет просто прекрасно. Дело идет на лад. Я выпишу чек.

— Деньги здесь ни при чем, — ответила она, всхлипывая. — Все равно это старая рухлядь — кому ее жалко? Но что случилось с Пучком? Я не понимаю. Ведь я столько раз оставляла его одного — и ничего подобного не происходило.

— Не знаю, — признался я, — просто не понимаю. Надо будет сводить его к ветеринару, может, с ним что-то не то.

Я знал, что лгу и что ни к какому ветеринару я не пойду. Было единственное место, где Пучка могли привести в чувство, — кинологический центр, или собачий приют.

В тот момент я поступал почти бессознательно — ум работал, только чувства были отключены. Это как операция на сердце, которую нельзя произвести без анестезии. Правда, если перебрать с анестезией, результат может получиться плачевным.

Посадив Пучка в машину, я тронулся с места.

— Догадываешься, куда едем? — спросил я. Пес молчал, развозя носом влажное пятно по стеклу и уставившись пронзительным взглядом в небо.

— Мы направляемся в собачий приют, в ужасное место. Туда попадают беспризорные и невоспитанные собаки. Я могу оставить тебя там на неделю, и по прошествии недели ты будешь принадлежать им. И тогда я уже не смогу забрать тебя оттуда, как бы ни хотел.

Это была, конечно, очередная неправда. Через неделю они начинают подыскивать собаке нового хозяина, показывая ее желающим обзавестись четвероногим другом, но Пучка в таком настроении вряд ли кто пожелает забрать.

— Я хочу, чтобы ты понял, что произошло, — сказал я. — Ты даже не представляешь, как ты нас расстроил.

Пес отвернулся, уставившись в заднее стекло автомобиля. Его трясло, как от сильного озноба.

Впереди замаячило здание кинологического центра. Уже издалека можно было заметить перемены. Фасад главного корпуса был обнесен лесами, вместо флигеля, напоминавшего скаутский шалаш, возводилось незамысловатое с точки зрения архитектуры здание из стекла и металла в стиле XXI века. Не думаю, что деньги миссис Кэдуоллер-Бофорт уже дошли до них, но, несмотря на это, они не сидели сложа руки.

Я прошел с собакой в фойе. Теперь это гостеприимное с виду место, каким оно показалось в наш первый визит сюда с миссис Кэдуоллер-Бофорт, смердело псиной, причем пожилой, и средствами от насекомых. Я приблизился к столу, Пучок кротко семенил рядом.

Женщина за столом тут же меня узнала:

— А-а, мистер поверенный! Я читала газету. Боже мой, как жаль, бедная миссис Кэдуоллер-Бофорт.