Метресса фаворита. Плеть государева - Юлия Андреева

Но в таком случае немаловажный вопрос, отчего, сбежав из театра, актриса не прихватила свой гардероб? Он не нашёл ни денег, ни драгоценностей, неизвестно, были таковые у девицы Гольдони или нет. Но платья... при всей внешней неказистости они ведь тоже чего-то да стоили. А когда человек отчаянно нуждается в деньгах, он не станет бросать одежду и обувь, которые ещё могут ему пригодиться. Другое дело, если её действительно похитили, или она удирала в спешке. О непреднамеренном бегстве говорило ещё и то, что Люсия репетировала до последнего дня и сбежала за несколько часов до премьеры. Это было тем страннее, что после спектакля Светлейший обычно одаривал своих актёров, да и сама Люсия благодаря своей выгодной роли имела шанс быть наконец замеченной и, возможно, даже найти себе богатого покровителя — тайная мечта всех заезжих в Россию красавиц.

Ушаков порылся ещё по углам, но так ничего и не отыскал. Одна из актрис — дородная и похожая на цыганку Кармен, уверяла, будто видела, как Люсия бежала по коридору этажа, где проживали актёры с семьями, топот её сапожек на каблучках привлёк внимание и двух музыкантов, играющих в карты под сценой. Судя по всему, Люсия вылетела из здания театра, когда стар и млад пошли смотреть на состязание или делать покупки в лавках, так что она просто смешалась с толпой, а потом скрылась в неизвестном направлении.

Может это быть как-то связано с попыткой похищения наследника? Чёрт его знает. Хотя, как сказать, бывают ли такие совпадения?

— Есть у Люсии Гольдони покровитель? К кому она могла сбежать?

— Год назад я бы сказала вам, что был, точнее, была, — проговорила Кармен, — актриса, исполнявшая роль матери Хлои, на самом деле действительно приходилась матерью довольно большого семейства будущих актёров и актрис. Во всяком случае, детей с малолетства обучали танцам, пению, декламации, и с самого раннего возраста они присутствовали на сцене, создавая выразительные живые картины и помогая с переменой декорациями.

— Вы имеете в виду, что Люсией заинтересовалась какая-то дама?

— Да. Люсия говорила, что год назад её навестила молодая особа, которая призналась, что наша бедняжка Люсия — её сводная сестра.

В этот момент двери распахнулись, и в комнату влетела шумная толпа ребятни. Ушаков сходу выделил четверых тёмных, как сама Кармен, — три девочки были широкими в кости и, по всей видимости, довольно сильными, мальчик, по виду самый старший, был одет в явно сшитые из старой бархатной занавеси камзольчик и панталоны, двоих рыжих братишек с одинаково хитрыми лисьими мордочками и одного самого маленького, беленького и кудрявого, точно барашек. Мальчишечка бегал за старшими, размахивая семихвостной плёточкой. Остальные дети уворачивались от него, стараясь защититься, чем придётся.

— Ну вас, ну вас, ещё посуду переколотите, сайта Мария! — закричала Кармен, раздавая поочерёдно подзатыльники всей банде. — Идите на сцену играйтесь, там как раз декорации сняты.

Когда за последним ребёнком закрылась дверь, Кармен продолжила.

— Мама нашей Люсии когда-то тоже была актрисой, только не здесь, а где-то ещё. Не ведаю где. — Кармен простовато, совсем по-русски развела руками. — В общем, он соблазнил её и оставил с пузом. Так часто бывает. А вот родная дочь этого господина как-то разузнала про проделки папочки и специально приехала в Россию познакомиться с сестрой. Помню, Люсия ходила гордая, всё твердила, что любимая сестрица её не оставит, что сестра её скоро заберёт из театра и даст приданое.

— А как зовут эту сестру и где она проживает? — затаил дыхание Ушаков.

— Нет, про это не говорила. Ну, ни разочка не говорила.

— А куда увезёт? У неё дом в столице или ещё где? Может, в имение?

— Не знаю. Простите меня.

— Ну, хоть что-нибудь ещё!

Кармен покачала головой.

— А почему вообще такая секретность? Ну, у её отца был грешок с актрисой, с кем не бывает? Кстати, он жив?

— Она говорила, что сестра долгое время жила за границей, в Польше вроде, а год назад приехала с тем, чтобы найти Люсию и забрать своего сына, — неожиданно оживилась Кармен. — Вы как про секретность заговорили, так я сразу же и вспомнила. У неё тоже был внебрачный сын. Родила она его ещё в Варшаве, но была вынуждена отдать младенчика отцу. Сейчас мальчик здесь, в Петербурге. Эта самая сестра хочет забрать ребёнка и затем выйти замуж, сменить фамилию, чтобы отец ребёнка, значит, их уже не отыскал.

Люсия говорила, что у сестры есть могучий покровитель, имеющий влияние и всё такое. Он должен был уговорить отца ребёнка добровольно отпустить мальчика. Но только Люсия предполагала, что, если что-то у него там не заладится, им с сестрой придётся выкрасть мальчишку. Она очень этого боялась, Люсия — вообще добрая и кроткая. Директор театра попросил её перевести итальянскую пьесу, и она взялась, даже не спросив о награде. Где теперь, интересно, эта пьеса? Его сиятельство велел играть каждый день на Масленой итальянские спектакли, а что теперь играть? Даже итальянских списков не осталось. — Она сокрушённо вздохнула. — Будет нам всем теперь на орехи. Нет, Люсия не могла унести пьесу специально. Видать, так получилось, или она в театре, но мы теперь не знаем, где. Сама же Люсия всегда была такой лапушкой, такой умницей, но ослушаться старшую сестру, не просто старшую, а сестру, не постеснявшуюся признать её — байстрючку, нет, этого она никак не могла. Такая должно быть судьба.

Получалось, что теперь Люсия, скорее всего, у своей сестры. Если сестра богата, то неудивительно, что Гольдони бросила здесь все свои вещи, уйдя в чём была. Ушаков совсем уже собрался попрощаться, как вдруг от мыслей его отвлекли чей-то истошный вопль и топот ног. Наконец один из актёров распахнул дверь, оказавшись перед Ушаковым.

— Ваша милость, там труп!

— Люсия! — вскрикнула Кармен и упала бы, не подхвати её Андрей Иванович.

Труп оказался не женский, как Ушаков подумал вначале.

В крошечной тёмной комнатке, пожалуй, ещё меньше, чем светёлка девицы Гольдони, так что там помещались только узкая койка и крошечный столик, под которым пряталась единственная табуретка. На кровати сидел покойник, не раненый, не умирающий, а самый настоящий труп с синюшным лицом. Было удивительно, что он сидел почти ровно, не падая. Подойдя ближе, Ушаков разглядел верёвку. Один её конец был привязан к решётке окна, другой стягивал шею трупа. Глаза и рот были раскрыты, руки свисали по сторонам.

— Это второй суфлёр, — шепнул кто-то на ухо Ушакову.

— А почему он сидит? — поинтересовался служивший ещё совсем недавно при Канцелярии курьером, но мечтавший стать дознавателем Тимоха Шанин.

— А он что, обещал тебе, что непременно будет раскачиваться на какой-нибудь потолочной балке? — в тон ему ответил Ушаков. — Прошу покорнейше простить, господин второй суфлёр, как, бишь, его там, господин Иванов Антон Сергеевич не учёл ваши требования.