Река без берегов. Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна. Книга первая - Ханс Хенни Янн

— Мы слишком мало знаем, — сказал я уступчиво; но он меня не переубедил.

— Ах, — сказал он, — женщина — она женщина для всех, у кого налилась соком висящая между ляжками гроздь.

Я глупо улыбнулся и почувствовал, что мой взгляд расплылся где-то вдали. Я подумал: Тутайн говорит, чтобы самому поверить в сказанное. Это мнение исходит не от него. Наоборот: он хочет это мнение присвоить. Он хочет, чтобы реальное мироздание, каким оно получилось, оказалось совершенно безупречным. Он не хочет бороться с Богом. Первый догмат для него не отменен, даже если прочие догматы апостольского символа веры в его сознании потускнели: Credo in unum Deum, patrem omni potentem, factorem coeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium[1].

Девушек уже не было на борту: шаланды, забравшие их, направились к берегу. Капитан, обливаясь потом, поднялся по забортному трапу. Пароходный винт заработал, и мы двинулись к северу, к экватору. Становилось все жарче.

* * *

Когда якорь, сброшенный с носа, зацепился за дно нового рейда, мы вместе с капитаном покинули судно. Могло показаться, что всё здесь лишь повторение: берег, погрузочная площадка, двойной ряд пальм параллельно песчаной отмели, полого поднимающаяся вдали местность, приближающиеся к пароходу шаланды, груженные тюками с шерстью, черные рабочие в них. Даже два забитых барана лежали на дне лодки. Отсутствовал только дополнительный фрахт — черные девушки, которые своими налитыми покачивающимися грудями могли бы завлекать моряков. (В этом месте дрессура людей осуществлялась, видимо, несколько иначе.) Другая остановка, другой день. Другие люди. Нас с Тутайном на сей раз гребцы везли к берегу. Потом шлюпку тащили сквозь полосу прибоя. Потом мы пересекли пальмовую аллею. Мы привлекли к себе внимание черных местных жителей. Мы стали желанными гостями белых людей, волею судьбы заброшенных в те края: нескольких мужчин без женщин, почти уже потерявших человеческий облик и не распознающих больше свою скуку, свою неудовлетворенность и свою жадность. Но к нам они проявили дружелюбие — и на словах, и предложив нам пищу, ночлег. Наверное, их сердца обрадовались гостям.

Все начали пить джин. Заедая его соленым миндалем. Мы с Тутайном пили мало. Но торговцы и наш капитан — много. Капитан забыл о своем пароходе. Принимали нас представители двух торговых фирм, единственных в этой местности, и один овцевод, владелец крупных отар. Говорить было, по сути, не о чем. Произошел обмен письмами и бумагами. В молчании. Все ограничилось жестами — протягиванием руки. Черный повар — один из тех несравненных умельцев, что прекрасно знают цену времени, — ждал в кухне, когда благородные господа ударят в барабан, чтобы по этому знаку наилучшим образом продемонстрировать свое искусство.

По прошествии надлежащего времени наш капитан внушительно прохрюкал пару слов, и хозяева его поняли, дотронулись до барабана. Дескать, пора. Тогда по полу, покрытому циновками, бесшумно заскользили подошвы боев. И на столе появились мерцающие лакомства, извлеченные из консервных банок. Оксфордские колбаски, сардины и тунец, корейка; засахаренная прозрачная клубника — как рубиновое стекло; сгущенные сливки. Листья салата, красующиеся в миске свежей зеленью. Горячий суп, с восхитительным смешанным ароматом карри, рыбы и говядины. Отлично прожаренная дикая птица. Нам показывали, что мы здесь желанны, ибо нарушили рутину повседневности. Праздник пришел на этот берег благодаря железной машине трамперного парохода…

Полторы сотни пальм на берегу образовывали красивую аллею — что-то наподобие закрытого с двух сторон тупика. Только несколько тропинок, вьющихся между кустарниками и домами, вели к хижинам негров. И случилось так, что нам с Тутайном захотелось прогуляться по этой аллее. Капитан, услышав такое желание, принял вид человека, вернувшегося издалека, из другого мира. Его лицо покрылось серым налетом озабоченности. Но наши хозяева улыбнулись устало-одобрительно. И поднялись на ноги. Им, казалось, пришла в голову мысль, что от них требуется какое-то содействие. Они влили в себя немного виски, обступили нас. Капитан остался сидеть.

— Это неопасно, — сказал владелец отар, — мы будем держать ситуацию под контролем.

— Вам не нужно глотать хинин, — сказал один из господ торговцев.

— Только не заходите в хижины, — сказал другой. — Вы наши гости, у вас ни в чем не будет недостатка, положитесь на нас.

Мы поблагодарили их за любезность. И спросили у капитана, когда пароход отчаливает.

— До этого еще далеко, — ответил он.

— Через час, самое позднее, мы ждем вас обратно, — сказал один из хозяев.

Пока мы медленно шли к выходу, нас обволакивали голоса четырех мужчин.

Пальмовая аллея не длинная. Берег — как любой берег. Не заходите в хижины. Прогуливайтесь по аллее, туда и обратно. Мы о вас не забудем. Вы не пожалеете, если послушаетесь нас…

Они уже покончили с делами; но теперь их ждал унылый час, час нашего отсутствия. Это мы понимали. Мы ступили на усыпанную круглыми камешками пальмовую аллею. Нас рассматривали издали глаза черных людей. К нашим лицам слетались улыбки девочек-подростков. Быстрые и своенравные мальчишеские ступни мелькали перед нами на дороге, переворачивали камешки и оставляли маленькие углубления вместо следов. Было еще жарко. Мы шагали под пальмами. Мы смотрели на редкие выбеленные дома, на бараки с кровлей из волнистого железа, на море, слегка прикасающееся белыми губами к этому плоскому песчаному берегу. На лбу у нас выступил пот. Дорога закончилась. Глинистый откос и кустики красивоголовника были началом неведомого. Мы повернули обратно. Теперь жители этого местечка стояли перед нами как барьер, но молча. Мы шагнули к ним. «Барьер» расступился. Наше рядом-присутствие вызвало у африканцев смущенный шелестящий смех. На высоких тонах — из глоток девушек, более сухой и холодный — из гортаней старших по возрасту мужчин… Мы пошли по аллее в обратном направлении. И добрались до другого ее конца, где путь, обрамленный ста пятьюдесятью пальмами, заканчивался. Я почувствовал, что все мое тело покрылось потом. «Барьер» опять расступился, и мы прошли сквозь него. Я твердо посмотрел на группу людей, которая оказалась сбоку от меня. Это было человеческое сообщество — треть или четверть всех жителей поселка. Старые и молодые. Мужчины и женщины. Ни одной семьи целиком. Собранные вместе противоположности. Красивое и уродливое. Простодушие и лукавство, надменные богачи, бедняки и опустившиеся. Европейская одежда, европейские лохмотья, европейская мишура; от Африки — остатки холодной сноровистости заклейменной плоти, похожей на произведения искусства; от Африки — частичная обнаженность… Мы прошли мимо. Не проронив ни слова. Мы алчущими глазами смотрели на море. Не зная, почему мы на него смотрим. Пароход стоял на рейде. Шаланды еще покачивались возле его железного борта. Мы еще несколько раз прошлись туда и обратно по пальмовой аллее, уже купаясь в поту, но стараясь впечатать в свой беспокойный мозг этот час со всеми его подробностями. Внезапно мне показалось, будто темные фигуры негров растворились в воздухе. Исчезли лица, руки и ноги. Остались только шепчущие голоса; ну и еще их одежда, в виде белых или грязноватых пятен, по-прежнему колыхалась рядом с нами. Солнце вот-вот должно было скрыться. Воздух стал каким-то опустошенным и черным. Еще раз — видимо, под воздействием страха — у меня из всех пор выступил пот. Потом начался озноб. Я потянул Тутайна за рукав. Мы вернулись к нашим хозяевам.