Караван в Хиву - Владимир Буртовой

– Один же я, почтенный друг Даниил, перед ханом буду подобен мухе, которая в шумном караван-сарае пыталась бы что-то прокричать в ухо старому верблюду.

Григорий перевел эти слова и горько улыбнулся, добавил от себя, адресуя караванному старшине:

– Да и станет ли хан слушать ближнего друга им же убитого Куразбека? – И вновь продолжил пересказывать слова Якуб-бая: – Надо собрать много людей, которые ищут дружбы с вашей большой страной. Да увидит тогда хан, что и в нашем лагере не меньше сил, чем у тех, которые вместе с Елкайдаром отговаривают его от мира с Россией, страшась кары, а то и просто пугая ею хана за давно содеянное Ширбеком зверство над Черкасским.

– Тяжко тебе придется, почтенный друг, – посочувствовал Родион. После возвращения в Хиву он, как и Данила, доверил свои товары Аису Илькину, и тот неспешно расторговывал их в Хиве и по соседним городам. Родион едва ли не каждый вечер подсчитывал, велик ли убыток получается, будет ли Кандамаев в гневе за его самовольный уход с караваном в чужую землю.

Якуб-бай ответил, что городов в Хорезме много, стало быть, сыщутся и смелые люди, дело только во времени и старании.

Расставались с надеждой, что следующая встреча уже подарит приятное известие.

В середине июля, когда после звенящей в ушах дневной жары к вечеру стало чуть-чуть прохладнее, россияне повыползали под айван в надежде хотя бы на легкое дуновение ветра. Вдруг со скрипом открылась калитка, и во дворик, с конем на поводу, вошел, пошатываясь, будто истощенный призрак, Малыбай.

От неожиданности Данила, вскочив с теплой суфы, ударился головой о перекрытие айвана, вновь сел на жесткое рядно, опрокинув рукой недопитую пиалу с зеленым чаем.

«Конец теперь нам здесь. Должно, разбойники побили все же караван киргизского посольства, а Малыбай один чудом уцелел, – было первое, что пришло в голову Даниле, изумленно глядевшему на измятого и измученного дальней дорогой киргиз-кайсацкого купца. – И Неплюев не ведает до сей поры, где мы да что с нами здесь приключилось».

Первыми опомнились от неожиданности казаки. Бренча оружием, гурьбой кинулись обнимать пропыленного, пропахшего конским потом киргизца. За ними, собрав в кулак всю свою волю и выдержку – от судьбы, видимо, не уйти! – поспешил и караванный старшина.

– Мой месяц скакал, два скакал. В седле, как птица на веткам, спал. Шакалка по оврагам ночью свистом пугал, – выкрикивал растроганный до слез горячими объятиями Малыбай. – Вот, мирза Даниил, гостем к тебе, однако, приплелся. Говорил ваш народ, что гостя не ждал, а он, однако, савсем как татарина, – перековеркал купец русскую поговорку о нежданном госте.

Данила разжал наконец-то руки, выпустил Малыбая. «Что ж, хоть один, да вернулся к нашему каравану, – думал, стараясь, чтобы на лице не отразился терзающий душу ужас. – Будет в помощь Якуб-баю». Он повел друга в комнату поить и кормить с дороги.

Герасим, прихрамывая – и хорезмская жара не вылечила его косточек, – превзошел самого себя: быстро вскипятил чай, приготовил еду. Пока Малыбай утолял жажду и голод, все стояли в стороне, готовые выполнить желание гостя по первому его слову.

– Яразыкул гибади, – прошептал сытый Малыбай и вымыл руки в теплой воде. Проворно, понимая нетерпение караванного старшины и его товарищей узнать, что же с ним приключилось за это время, полез рукой под халат, через еле приметную дырочку вытащил из-за подкладки туго скатанную бумажную палочку, протянул ее Рукавкину.

– Госпадын губырнатыр давал, гаварыл отдавать в твой собственный руки, почтенный мирза Даниил.

Данила даже ушам своим не поверил. Как? Малыбай успел побывать в Оренбурге? У Неплюева? Возможно ли такое?

– Вот так хабар-новость, – радостно выкрикнул Кононов, и его изморщиненное, загорелое лицо озарилось улыбкой. – Слыхали, братцы казаки? Читай, Данила, что же нам хорошего губернатор пишет?

Рукавкин – пальцы что-то стали непослушными и подрагивают – осторожно развернул бумагу. От нее, как и от всей одежды Малыбая, густо пахнуло конским потом. Герасим придвинул подсвечник с четырьмя тонкими прозрачными свечками. Данила, придерживая на колене листок, чтобы он вновь не скрутился, прочитал громко:

– «Волей Божией и старанием Нурали-хана известился я вашими и посланцевыми письмами чрез купчину Малыбая и Батыр-Салтана о тяжком лихе, постигшем в Хиве наших посланцев Гуляева и Чучалова и вас, купцов российских. Склонить хана Каипа к дружбе с Россией может только желание и непреклонная воля тамошнего купечества да дворянства. Тому и мы здесь приложили возможное усилие, да и к скорейшему вашему возвращению, о чем поведает вам выше названный купчина Малыбай. Июня 10 дня. Иван Неплюев».

Написано было письмо торопливым угловатым почерком, с пометками на полях и помарками, словно губернатор спешил так, что и времени у него не было отдать письмо в канцелярию переписать.

Малыбай слушал и от удовольствия – губернатор дважды упомянул его имя в своем письме – цокал языком и ерошил коричневыми пальцами коротенькую белую бороду.

– Скажи, почтенный Малыбай, – не утерпел Данила, – верный ли слух был здесь, в Хиве, что разбойные трухменцы напали на посольский караван и всех побили? Как же ты уцелел? А может, совсем зряшний слух тот был, распустили его наши недруги, чтоб нас напугать?

– Будь проклят злобный аждархо Елкайдар! – неожиданно взорвался гневом всегда спокойный и выдержанный Малыбай. – Это его наемные шакалы едва не погубили всех посланцев в песках! – Малыбай резко повернулся к Григорию Кононову, крепко пожал ему локоть, выразив благодарность за давний добрый поступок, пояснил:

– Убийцы ждали нас у колодца Барса-Кельмес и у каменной крепости, а мы мимо проходил, чуть живой, однако. Тогда барантники нас догоняли около большой горы Юрняк, где вода из-под земли бежит холодный. Наша нукера успел выпить по целый кувшин такой воды. Нам на радость сородичи рядом овец пас, пастуха свой коня нукерам отдавал, сам на ногах с соилом бежал на сильную драку. Батыр урус Кузьма Аксак из твоего пистоля, мирза Конон, одноглазый сердара убивал, другой наемника в голову до смерти стрелял, еще другой копьем на землю валил. Шакалы пугался громкой стрельба! – Малыбай увлекся рассказом, взмахивал рукой, словно в ней была огненносиняя кривая сабля. – Кайсар-Батыр да Эрали-Салтан их крепко били, нукеры наша им помогал. Наша пастуха пятерых барантников соилами на землю валил, кулаками бил по зубам, чтоб не кусался, руки арканом вязал. Вот какой, однака, яман дело мало-мало с наша посольства было. Чуть-чуть живой моя остался, конь пропал, товар потом в песках еле находил…

– Посланцы хановы все ли живы? – Данила Рукавкин был огорошен неслыханным поступком Елкайдара по отношению к посольству страны, с которой хан Каип вознамерился установить мир и даже породниться. Неспроста такие дела творятся достарханчеем, ох неспроста!

– Однако Мусульман-Бий помирал в пустыня от жары… Три нукера наша убитый был в драке. – Малыбай троекратно огладил бороду, закрыл глаза и зашептал молитву. Россияне перекрестились и на время умолкли, поминая погибших. Григорий Кононов первым нарушил скорбное молчание: