Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов - Алексеев

вносить сумятицу в умы, в которых и так полная каша — единственный у нас вид каши, не охваченный дефицитом.

Только объясните мне, ради бога, наш диагноз, он что, так безнадежен? Если безнадежен, тогда говорите, говорите нам приятное, говорите, как мы все прекрасно выглядим, какой у нас замечательный цвет лица и румянец, ого, во всю щеку! Скрасьте последние дни.

Но если шансы на выздоровление все же имеются, то уж, будьте любезны, выкладывайте все как оно есть. Выдержим. Выдержим все и широкую, ясную… Не впервой. И если кто из руководителей вдруг забьется в истерике — сразу нашатырного спирта ему. Как у нас там с нашатырем? Тоже плохо? Тогда найдите руководителя с нервами покрепче, раз и с нашатырем тоже.

«Для веселия планета наша мало оборудована», — обронил как-то великий пролетарский поэт. Как в воду глядел. Особенно здесь, на одной шестой.

Мир тревожен. Это, пожалуй, его главная особенность. Так он и всегда был тревожен. И будет тревожен. Ну и что? Удавиться теперь, что ли? Боязнь тревоги — признак старческой расслабленности. Любое цивилизованное общество живет в состоянии тревоги, и только там, где царит тоталитарный режим, — тишина и спокойствие, как в хорошем сумасшедшем доме. В хорошем сумасшедшем доме всегда тишина и спокойствие. У диктаторов и психиатров не забалуешься.

А я не хочу снова в брежневскую и андроповскую психушку. Я не хочу, чтобы мне ежеутренне и ежевечерне вкатывали лошадиную дозу успокоительного в форме газетно-телевизионных инъекций, подкожно и внутривенно, что вот, мол, несмотря на отдельные недостатки, и т. д. и т. п.

Недостатки никогда не бывают отдельными. Отдельными бывают колбаса и успехи, а недостатки — в порядке вещей, и не надо себя обманывать на этот счет.

Сейчас трудно, а будет еще трудней. Но зато будет интересно. Очень интересно будет. Я уже приготовился в предвкушении. Жду.

А зло — что ж. Зло на то и существует в мире, чтобы добро могло проявляться. Зло — точка приложения добра. И уж чему-чему, а добру никогда не сидеть сложа руки.

Легкое обаяние жулья

Жулики всегда обаятельны.

Ну почти всегда.

Вы когда-нибудь видели необаятельного жулика?

Мне лично не приходилось.

Обаятельность необходима жулику, как длинные пальцы пианисту. Необаятельный жулик — это все равно что некрасивая проститутка. Что она может заработать, бедная?

Вы же понимаете, для того чтобы выйти из доверия у кого-нибудь, нужно сначала войти в него. Вот так они и живут, жулики: вошел — вышел, вошел — вышел.

Жуликам также присущи легкость нрава, веселость, общительность, жулик обычно — душа любой компании. Он вам и анекдот расскажет, и на расческе сыграет, и покажет карточный фокус, и в заключение, конечно, надует. Непременно надует. Это уж будьте покойны. Но даже уже после того, как надули, жертва не сразу отходит от наркоза обаяния, а еще некоторое время покручивает головой и приговаривает: «Экий ведь черт, а! Ведь надул, шельма! Ну надо же!».

Честные же люди необыкновенно тяжеловесны и вспыльчивы. Они постоянно колют глаза окружающим своей честностью. Они все время подозревают, что честность их недостаточно оценена обществом, что им как-то недодано в уважении. От честности за версту пахнет скукой и скандалом. Поэтому с честными людьми никто не хочет дружить. Все хотят дружить с жуликами.

Это по-человечески понятно. В них, что там ни говори, очень сильно творческое начало. Даже в самом мелком жульничестве присутствует элемент вдохновения. Жулик постоянно вынужден изобретать что-то новенькое, в то время как честность по своей природе неподвижна и одномерна. Писатели и режиссеры давно обнаружили, что из честности много не выжмешь. Хоть ты тресни, а про честного человека ни порядочного романа не напишешь, ни мало-мальски увлекательного фильма или спектакля не создашь. С честными никогда ничего не происходит. Они рано ложатся спать, уходя гасят свет, моют руки перед едой и пересекают улицу только на зеленый свет. Ну, сами посудите, какой уж тут роман! Тощища одна!

Наша беда, наверное, заключается в том, что мы еще не учились как следует использовать энергию жульничества в мирных целях. Направлять ее на нужды народного хозяйства. Извлекать из нее качества, необходимые для решения государственных задач, а опасные свойства жульничества как-нибудь нейтрализовать. Ток ведь тоже и убить может, однако умные люди заставили его крутить моторы и освещать дома. Сдается мне, что эти люди были немножечко жуликами.

Мы создали государство, где, по сути дела, нельзя и шагу ступить, чтобы не нарушить закона. Уже фактом своего существования мы чего-нибудь да нарушаем. Чтобы выжить в наших условиях, нужно ежесекундно проявлять дьявольскую хитрость и изворотливость, почти как во времена охоты на мамонтов. Так мы же горы своротим, если нам хоть маленькую послабку сделают. Нужно только провести приводные ремни от наших хитрости и изворотливости к каким-нибудь ценным турбинам. Они же будут вращаться как бешеные.

Но тут уж я умолкаю. Туг уж пускай ломают голову знатоки по устройству всех этих социальных систем. Как, чего, откуда и куда — они в курсе должны быть. А мое дело предложить. Чао!

Валюту хочу!

Почему, собственно, говоря, мы так любим иностранцев? Думаю, что мы любим иностранцев все-таки не самих по себе. Думаю, что в иностранцах мы любим нашу веру в то, что хоть где-то на земле есть разумные существа. Верую, господи, верую!..

Вот они идут по нашему родному метрополитену, стайка иностранных стариков и старушек, откормленных и моложавых, заставляя нас с особой пристальностью всматриваться в них, с надеждой, что ли, обнаружить наконец давно искомые анатомические различия: может, у них руки как-то не так приделаны к туловищу?.. Тогда почему они этими самыми руками?.. А мы — нет!..

А что, если взять какого-нибудь одного иностранца и просветить лучами: может, у него мозги как-то не так повернуты? Тогда почему они этими же самыми мозгами?.. А мы — нет!..

И почему их деньги называются валютой, а наши даже уже и деньгами не называются?

Или, например, возьмем ту же Италию… Италия почему-то особенно не дает покоя… Боже мой!.. 67-й кабинет министров меняется!.. В общем, какой-то там такой по счету… Как перчатки…

Впрочем, чувствую, сравнение безнадежно устарело. Я как потерял перчатки прошлой зимой, так и до сих пор купить не могу, нету. Так что они министров меняют гораздо чаще. А мы своих — ох, с таким скрипом. Конечно, жалко же нашего министра! Куда же он после пойдет?.. Профессии — никакой! Жена, дети… Жалко же министра!..

Или вот Япония… У меня