Невыживший - Виктор Глебов

– А-а… нет, до нее не дозвониться.

– А домой к ней ездил?

– Нет. А надо?

– Конечно! Я же просил убедиться, что с ней все в порядке.

– Слушай, я про нее вообще забыл, если честно. С этим алиби…

– Ты мог до этого к ней съездить еще. Ладно, сейчас чем занят?

– Надо наведаться еще в одно место, где были Симохин и Ланская, а потом ничем.

– Вот и навести Жженову. Если опять не дозвонишься.

– Хорошо, Валер. Потом можно будет поехать домой поспать? – В голосе Рогожина слышались саркастические нотки.

– Можно, – ответил Самсонов, пропустив их мимо ушей.

Он не стал добавлять, что все завит от того, что именно найдет в квартире Жженовой опер. Если вообще попадет в нее. Может, журналистка решила от греха подальше смыться из города. Но почему тогда она не отвечает на звонки? Нет, она не стала бы прятаться от Самсонова, ведь он мог дать ей новые сведения, касающиеся расследования. Она бы не упустила такой шанс.

Полицейского вновь охватили мрачные предчувствия. Все-таки не надо было вовлекать Жженову во все это. Если преступник убил ее или похитил, как это поможет расследованию?

Старший лейтенант взглянул на часы. Сегодня, пожалуй, уже не узнать, добрался ли Симохин до Москвы и вообще садился ли в поезд. Придется отложить до завтра.

Самсонов решил поехать домой, перехватить что-нибудь пожевать и принять душ. Завтра Башметов получит ордер, и, вероятно, они выйдут на след убийцы. Жаль только, что слишком поздно – Корчаковой это уже не поможет. Если бы сегодняшний день принес результаты, но, увы…

Самсонов с ненавистью взглянул на изливающееся дождем серое небо, втянул голову в плечи и бегом направился к машине.

* * *

Дремин смотрел на заросли бамбука, огороженные стальной сеткой. Одни поднимались метров на пять, другие – на два, третьи находились в больших, похожих на бочонки кадках и вполне уместились бы в квартире полицейского.

– Это все? – спросил он стоявшего рядом Разумовского.

– Ну, да. Двадцать соток одного только бамбука – мало, что ли? А там дальше еще немного тростника и ротанга. Хотите взглянуть?

– Покажите.

Дремин и Разумовский прошли метров тридцать вдоль зарослей зеленых стволов бамбука. Это выглядело как настоящий лес. Не хватало только панд, выглядывающих из-за стеблей. Ну, или воинов с мечами, прыгающих сверху.

– У вас есть какие-нибудь отдельные помещения, парники, куда имеют доступ только некоторые сотрудники? Допустим, один или двое, работающие посменно? – спросил Дремин, осмотрев плантации тростника и ротанга.

– Это можно узнать. – Разумовский подозвал сопровождавшего их человека в длинном белом халате и резиновых сапогах. – Расспросите его, это ответственный за данный павильон.

Дремин задал свой вопрос не только подошедшему сотруднику, но повторил его в каждом павильоне. Все было бесполезно. В единственной оранжерее, куда имели доступ лишь двое специалистов по выращиванию особо капризного вида орхидей, не было и следа бамбука – так же, как и Корчаковой. Разумовский терпеливо сопровождал полицейского повсюду, но было заметно, что он уже не может дождаться, когда это кончится. Поэтому попрощался он с Дреминым, не скрывая облегчения.

Следователь выехал за ворота, когда на улице стемнело. Ни луны, ни звезд видно не было, потому что все небо закрывали тучи, из которых с неутихающей силой лил дождь. Дремин включил музыку – плей-лист с песнями Ludacris – и направился в Пушкин. Хватит с него на сегодня – надо и дома побывать.

* * *

На лестнице пахло кошачьей мочой. Рогожин видел возле подвала расставленные блюдца с молоком и кусочками мяса – кто-то из обитателей подъезда подкармливал животных. На некоторых ступеньках блестели маленькие вонючие лужицы.

Опер взглянул на часы: поздно, очень поздно. Жена снова будет ругаться, что ей приходится все делать самой. Она хотела, чтобы он «хотя бы гулял с собакой», которую сам же и завел. Не то чтобы она была против – маленького приветливого лабрадора по кличке Амос она очень даже любила, – но всегда пользовалась тем, что именно Рогожин предложил завести собаку. Поэтому Амоса неизменно в таких случаях называла «твоя псина».

Рогожин позвонил в квартиру журналистки, когда на часах было почти одиннадцать вечера. Перед этим он дважды звонил ей, но Жженова не взяла трубку. Может, Самсонов прав, и убийца добрался до нее? Опер позвонил еще раз, прислушался, но из квартиры доносились только электрические трели. Он постучал, затем взялся за ручку и дернул – чисто машинально.

Дверь распахнулась, и Рогожина обдало знакомым приторным запахом. Сначала он удивленно вдохнул, а потом сморщился и расстегнул куртку. Прежде чем войти в квартиру, опер достал пистолет и снял его с предохранителя. Он сомневался, что внутри есть кто-то живой, но береженого Бог бережет, как говорится.

В квартире было темно, и Рогожин нашарил на стене первой комнаты выключатель. Как только он щелкнул, стал виден выдвинутый на середину гостиной стол, к которому лицом вниз была привязана обнаженная женщина. Пол, светлые обои и занавески – все было забрызгано кровью. Как через пару секунд понял ошарашенный опер, даже потолок покрывали красные перекрещивающиеся полосы – словно кто-то широкими мазками наносил на них краску в самых разных направлениях.

На паркете лежали ошметки плоти – куски мяса и лохмотья кожи. Казалось, убийца потрошил свою жертву, словно мягкую игрушку. Вся спина женщины представляла собой алое месиво, в котором белели кости позвоночника, ребер, лопаток и тазобедренных суставов. По тем частям тела, на которых осталась кожа, стекали струи крови, она же запеклась в спутанных волосах.

Рогожин быстро обошел квартиру, убедившись, что кроме него и мертвой журналистки в ней никого нет, и достал мобильник. Сначала надо позвонить Самсонову, а потом Полтавину. Ну и жене, конечно, добавил он мысленно и вздохнул. Похоже, ему снова придется выслушать монолог на тему «Твоя псина».

С телефоном в руке Рогожин вышел на лестницу, прикрыв за собой дверь. Запах кошачьей мочи показался ему куда приятней той терпкой удушливой смеси, которая заполнила квартиру Жженовой.

* * *

Самсонов принял душ и поджарил себе пару яиц с беконом. Он почти не думал о Наталье, когда был в управлении или ездил по делам, но здесь, в собственной квартире, где они с ней прожили не так уж долго, старший лейтенант вдруг остро ощутил, что ему не хватает ее. Он задал себе вопрос: готов ли он дать Наталье то, что она хочет, ради того, чтобы видеть ее каждый день, возвращаясь с работы домой, а также по выходным? Чтобы найти ответ, надо было представить себе эту жизнь. И еще… ребенка. А может, даже и не одного. Самсонов тяжело вздохнул и приоткрыл окно, чтобы свежий вечерний воздух проник в дом. Он стоял, глядя в темноту окна, испещренную неоном вывесок, когда яичница шипением дала знать, что готова. Полицейский выключил конфорку и принялся соскребать со сковороды то, что получилось. Выглядело и пахло аппетитно.