Далекие часы - Кейт Мортон

— Не представляю, но только вот что: Том ни на ком не женился. Я обратился в Регистрационную службу. Записи о смерти я тоже проверил. До сих пор проверяю. Примерно раз в год, просто на всякий случай. Ничего. Никаких записей о нем после сорок первого. Как будто он растворился в воздухе.

— Но люди не растворяются так просто.

— Нет, — устало улыбнулся Тео. — Не растворяются. И я всю жизнь пытаюсь отыскать брата. Я даже нанял детектива несколько десятков лет назад. Пустая трата денег. Выбросил тысячи фунтов на то, чтобы услышать от этого идиота, что Лондон военного времени был прекрасным местом для человека, желающего исчезнуть. — Он резко вздохнул. — Похоже, всем наплевать, что Том не собирался исчезать.

— А объявления? — жестом указала я на распечатку, которая все еще лежала на скамейке между нами.

— Я отправил их, когда наш младший брат Джоуи совсем расхворался. Решил, что стоит попробовать, на случай если я все это время ошибался и Том где-то прячется и ищет повода вернуться. Джоуи был простаком, бедолага, но обожал Тома. Отдал бы все на свете, лишь бы увидеть его напоследок.

— Однако вам так никто и не позвонил.

— Никто, не считая пары глупых шутников.

Солнце опустилось за горизонт; ранние сумерки были прозрачными и розовыми. Ветерок ласкал мои руки, и я обнаружила, что мы снова в саду одни; я вспомнила, что Тео — старик, который должен находиться под крышей, размышляя над тарелкой с ростбифом, а не над горестями прошлого.

— Становится прохладно, — сменила я тему. — Идемте в дом?

Он кивнул и попытался слегка улыбнуться, но когда мы поднялись, я поняла, что ветер покинул его паруса.

— Я не дурак, Эди, — сказал он, когда мы достигли двери; я распахнула ее, но он настоятельно придержал ее и пропустил меня вперед. — Я знаю, что больше не увижу Тома. Объявления, ежегодная проверка записей, папка с семейными снимками и прочей сентиментальной чепухой, которую я храню просто на всякий случай, чтобы показать ему… я делаю это по привычке и чтобы хоть как-то заполнить пустоту.

Я понимала его как нельзя лучше.

Из столовой доносился шум: скрип стульев, звон ножей, журчание приятной беседы. Тео остановился посередине коридора. Фиолетовый цветок увядал за его спиной, лампа дневного света гудела над головой, и я заметила то, чего не заметила на улице: его щеки блестят от пролитых слез.

— Спасибо, — тихо поблагодарил он. — Не знаю, почему вы решили сегодня прийти, Эди, но я рад, что вы это сделали. Весь день меня терзала хандра — бывают такие тоскливые дни, — а поговорить о Томе так приятно. Я остался один, мои братья и сестры все здесь. — Он прижал ладонь к груди. — Я скучаю по ним, но описать утрату брата невозможно. Вина… — Нижняя губа Тео задрожала, и он усилием воли заставил ее замереть. — Осознание того, что я его подвел. Того, что случилось нечто ужасное и никому не известное; мир и история считают его предателем, ведь я не смог доказать обратное.

Каждая частица моего существа мечтала все исправить.

— Простите, что не принесла вам новостей о Томе.

Он покачал головой и слегка улыбнулся.

— Ничего страшного. Надежда — это одно, а ожидание — совсем другое. Я не глупец. В глубине души я знаю, что лягу в могилу, так и не упокоив душу Тома.

— Если бы я могла что-то сделать!

— Навестите меня как-нибудь еще, — попросил он. — Это было бы чудесно. Я расскажу вам о Томе. В следующий раз — о более счастливых днях, обещаю.

Сады замка Майлдерхерст, 14 сентября 1939 года

Шла война, и у него было незаконченное дело, но солнце сияло в небе ярко и жарко, вода блестела серебром, деревья простирали разгоряченные ветви над головой, и Том решил, что будет просто непростительно, если он не прервется на минутку и не нырнет в воду. Пруд был круглым и красивым, с выложенным камнями берегом и деревянными качелями, подвешенными на огромной ветке. Том бросил ранец на землю и неудержимо захохотал. Вот так находка! Он расстегнул ремешок часов и осторожно положил их поверх сумки из гладкой кожи, купленной в прошлом году, его радости и гордости; сбросил ботинки и расстегнул рубашку.

Когда он плавал в последний раз? Уж точно не этим летом. Компания его друзей взяла напрокат машину и отправилась на море, чтобы провести неделю в Девоншире во время самого жаркого августа в их жизни, и он уже собирался к ним присоединиться, когда Джоуи упал, и у него начались кошмары, бедолага не мог заснуть, если Том не сидел у его кровати, рассказывая сказки о подземке. После Том лежал в своей собственной узкой кровати и грезил о море, пока жара сгущалась в углах комнаты; и все же он не слишком расстроился, по крайней мере, ненадолго. Он мало что мог сделать для Джоуи — бедного Джоуи с его взрослым телом, начинающим расплываться, и детским смехом; при звуках жестокой музыки этого смеха Том съеживался от боли и тоски по ребенку, которым Джоуи был, и мужчине, которым ему не суждено было стать.

Том высвободил руки из рукавов и расстегнул ремень, сбросил старую печаль, а вслед за ней и брюки. Большая черная птица закашляла над головой, и Том замер на мгновение, вытянув шею и уставившись в ясное синее небо. Солнце ослепительно сверкало, и он прищурился, следя за скольжением грациозного птичьего силуэта к далекому лесу. Воздух полнился сладкими ароматами, названий цветов он не знал, однако запахи ему нравились. Растения, птицы, далекое бормотание воды, бегущей по камням; пасторальные запахи и звуки прямо со страниц Харди;[41]Том был в восторге оттого, что они реальны и окружают его. Это его жизнь, и он наслаждался ею. Он прижал ладонь с растопыренными пальцами к груди; солнце грело его обнаженную кожу, будущее расстилалось впереди. Так чудесно было чувствовать себя молодым и сильным, здесь и сейчас. Он не был религиозным, но это мгновение, несомненно, было таковым.

Он оглянулся через плечо, лениво, ничего не ожидая. По характеру он не был нарушителем правил; он был учителем, должен был служить примером своим ученикам и принимал себя достаточно всерьез, чтобы пытаться быть таковым. Но день, погода, недавно разразившаяся война, доносившийся с ветерком неизвестный аромат придали ему непривычную дерзость. В конце концов, он был молодым мужчиной, а молодому мужчине нужно совсем немного, чтобы поддаться прекрасному свободному чувству, будто мирским удовольствиям следует поддаваться немедленно; а собственность и запреты, несмотря на свою благонамеренность — всего лишь теоретические диктаты, место которым в книгах, гроссбухах и речах нерешительных седобородых законников на Линкольнс-Инн-Филдс.[42]

Деревья окружали поляну; неподалеку скрывалась раздевалка; едва заметные каменные ступени вели куда-то вдаль, где царили солнечный свет и пение птиц. С глубоким удовлетворенным вздохом Том решил, что время настало. Над прудом нависал трамплин, и солнце нагрело дерево, так что он обжег себе ступни; мгновение он постоял, наслаждаясь болью. Плечи горели, кожа натянулась; наконец он не смог больше терпеть и, улыбаясь, побежал, подпрыгнул в конце, откинул руки назад и прорезал воду, точно стрела. Холод сжал грудь тисками; Том ахнул, вынырнув на поверхность, его легкие радовались воздуху, подобно легким новорожденного, сделавшего первый вдох.