Джулия - Звева Казати Модиньяни

– Я люблю тебя, Джулия.

Этот противный эгоист знал, как сделать, чтобы его простили.

Кошка спрыгнула с подоконника и теперь, сладко мурлыча, терлась об их ноги.

– Тебе не кажется, что наша киска слишком много ест? – спросила Джулия. – Видишь, какая она толстая.

– Глупенькая! У твоей киски скоро будут котята. Ты что, не знала?

– Конечно, нет. Но где она нашла жениха?

– Исидора скромное существо. Она считает неприличным афишировать свои сердечные дела. Не то что мы.

– Я тоже умею быть скромной, – прошептала Джулия.

Они стояли обнявшись, и ей захотелось, чтобы Лео еще крепче прижал ее к себе и она могла вдыхать запах его кожи, губ, волос. Ее сердце забилось часто-часто, и она отдала себя во власть переполнявшей ее музыке. День, после еще одной ссоры, затмила сказочная ночь любви, и в эту прекрасную ночь Джулия забеременела во второй раз.

Время для Джулии словно остановилось. Никаких командировок, интервью, премьер и презентаций. Никаких бурных ссор с Лео и столь же бурных примирений. Никаких тяжелых сумок из супермаркета, тюков из прачечной, никакой воскресной уборки в их крошечной трехкомнатной мансарде. Тишина и покой, как в безлюдных альпийских лугах.

Джулия почти все время проводила в постели. День незаметно переходил в ночь, ночь – в день. Дитя, которое развивалось в ее чреве, не только принуждало к покою, оторвав от привычных занятий, но и помогало – может быть, впервые в жизни – сосредоточиться на себе, на своем внутреннем мире.

– Если ты хочешь, чтобы этот ребенок родился, избегай всего, что требует от тебя физических или душевных усилий, – наставлял ее гинеколог, который после угрозы выкидыша, случившейся на втором месяце беременности, стал ее главным советчиком. – И будь любезна ежедневно съедать яичницу из двух яиц.

– Я не люблю яичницу, – пыталась возражать Джулия.

– Это не имеет значения. Оставшиеся семь месяцев ты должна практически пролежать в кровати. Вствать можешь только, чтобы сходить в уборную и принять душ. – Гинеколог был категоричен. – Если ты действительно хочешь ребенка, живи сейчас его интересами.

– А почему мне его, собственно, не хотеть?

– Вот именно, почему? Знаешь, когда женщина очень хочет родить ребенка, не разумом хочет, а всем своим существом, она, как правило, его не теряет. Зародыш подает сигналы, заявляя о своем желании жить, и мозг эти сигналы принимает. Мать питает и оберегает зародившуюся в ней жизнь бессознательно, по той причине, что эмбрион и мозг действуют в согласии.

– Отдаваться на волю бессознательного – не в моем характере, но обещаю, мы найдем общий язык, я, во всяком случае, сделаю все, что от меня зависит. – И Джулия легла в постель.

Лео был выше всяких похвал. Он заботился, помогал, развлекал Джулию, а когда уезжал, его заменяла Кармен, оставшаяся с недавних пор одна в доме на улице Тьеполо.

– Я рада, что могу хоть чем-то тебе помочь, – уверяла она дочь. – Теперь, когда Витторио больше нет с нами, наш дом стал совсем пустым, он тяготит меня.

Витторио де Бласко ушел из жизни тихо, никому не доставив хлопот. Кармен старалась отвлекать его от грустных мыслей, но он ей однажды сказал: «Когда умираешь, ни о чем другом думать уже не можешь». Напыщенность, зависимость от условностей, дворянские амбиции и высокомерие – все ушло, и перед смертью учитель латинского языка обрел мудрость и душевный покой.

Кармен осталась одна, и лишь воспоминания далеких лет освещали слабым светом безысходный мрак ее существования.

Однажды Джулия заговорила с ней об Армандо Дзани.

– Ты не хотела бы его повидать? – спросила она мать.

– Ни за что! – с поспешной горячностью, даже с испугом воскликнула Кармен. – Если он иногда вспоминает меня, то молодой красивой женщиной. Я не хочу, чтобы он увидел, какой старой и измученной я стала.

– Измученной – да, но не старой, – возразила Джулия. – Тебе всего пятьдесят, ты еще очень интересная и привлекательная женщина.

В душе же она была согласна с матерью. Никогда нельзя возвращаться туда, где тебе было хорошо. Джулии вспомнились стихи, чьи? – она забыла:

Объезжать, обходить стороной места,

на карте памяти отмеченные

флажками счастья…

Молоденькая дочь командира Филина, с которой партизан Гордон познакомился в Апеннинских горах, осталась в стране воспоминаний, и грубое вторжение в эту хрупкую деликатную область могло уничтожить это воспоминание.

– Он спрашивает тебя обо мне? – с надеждой спросила Кармен.

– Каждый раз, – и глазом не сморгнув, соврала Джулия.

Кармен закрыла лицо руками.

– Прошу тебя, – взволнованно сказала она, – никогда больше не будем о нем говорить.

Прошло время, когда мать была для дочери опорой и поддержкой. Теперь они поменялись ролями, и Кармен с нетерпением ждала отъезда Лео, чтобы примчаться в мансарду к дочери, с которой она чувствовала себя нужной и любимой. С Изабеллой и Бенни ей было трудно, в их буржуазных домах она была чужой, лишней.

– Мама! – обратилась к ней как-то Джулия. – Эта квартирка, конечно, очаровательная, но с ребенком в ней будет тесно. Что ты скажешь, если мы переедем к тебе, на улицу Тьеполо?

Джулия была уверена, что все от этого выиграют, а главное, мать не будет чувствовать себя такой одинокой и никому не нужной. К ее удивлению, у Кармен было другое мнение.

– Нет, – твердо сказала она, – свобода стоила мне дорого, и я не откажусь от нее даже из страха перед одиночеством. Дом на улице Тьеполо будет твоим, когда меня не станет. Можешь жить в нем, можешь продавать – твое дело.

– Надеюсь, мне не скоро придется заниматься этим вопросом.

– Неизвестно, – ответила Кармен таким тоном, что Джулии стало не по себе.

Пролежав в постели месяц, Джулия почувствовала, что терпение ее на исходе. Книги, телевизор, разговоры с Лео и Кармен, телефонные звонки коллегам и друзьям – все надоело, однако убежденность в том, что ребенок, которого она хотела, нуждается в ее покое, заставляла Джулию сдерживать раздражение и подчиняться дисциплине. Чтобы немного отвлечься, она стала кое-что записывать. Мысли легко и свободно воплощались в слова, она исписывала страницу за страницей.

Когда пошел седьмой месяц, роман был закончен. Первый роман в ее жизни. Лео прочел его за выходные дни и, возвращая Джулии, прибавил к рукописи серебряную вазу с розой и бутылку шампанского.

– Выпьем за рождение настоящего таланта! – сказал он со слезами радости на глазах.

– Издеваешься? – спросила Джулия.

– Ничуть. Надо отдать рукопись машинистке, в таком виде роман никто читать не будет, а потом предоставь мне заняться его изданием. Я знаю, кому надо показать твое детище. Надеюсь, ты мне доверяешь?