Чернильная кровь - Корнелия Функе

— Это так ты торопишься? — спросил Сажерук, когда она, совершенно запыхавшись, остановилась перед ним, засовывая в свой мешок пергамент Фенолио. — Что это за пергамент? Старик что, дал тебе одну из своих песен в качестве дорожного провианта?

— Что-то вроде того, — ответила Мегги.

— Ладно, лишь бы мое имя там не упоминалось, — сказал Сажерук, направляясь к дороге.

— Далеко это? — спросила Мегги, с трудом поспевая за ним и Фаридом.

— К вечеру доберемся, — бросил Сажерук через плечо.

36 КРИКИ

Я хочу видеть жажду

в слогах,

прикасаться к огню

в звуке.

Ощутить темноту во вскрике.

Я хочу слов,

шершавых, как неотесанные камни.

Пабло Неруда. Слово

Белые Женщины не уходили. Реза их, похоже, больше не видела, но Мо они были заметны, как тени при солнечном свете. Он не говорил ей об этом. У Резы был такой усталый вид. Единственное, что помогало ей держаться, была надежда на скорый приход Сажерука с Мегги.

— Вот увидишь, он ее найдет, — шептала ему Реза, когда его била лихорадка.

Почему она так уверена? Как будто Сажерук никогда не бросал их в беде, не украл книгу, не предал их… Мегги. Желание еще раз ее увидеть по-прежнему было сильнее, чем манящий шепот Белых Женщин, сильнее, чем боль в груди… И потом, как знать, может быть, эта проклятая история еще обернется к лучшему? Правда, Мо хорошо помнил, что Фенолио предпочитает печальные развязки.

— Расскажи мне, что там, снаружи, — шептал он иногда Резе. — Так глупо оказаться в другом мире и ничего не видеть, кроме этой пещеры.

И Реза описывала ему то, чего он не мог видеть: деревья, намного старше и выше тех, что ему приходилось видеть, фей, носящихся в ветвях, как стаи мошек, стеклянных человечков в зарослях папоротника и безымянные ночные страхи. Однажды она даже поймала фею — Сажерук рассказал ей, как это делается, — и принесла ему. Крошечное создание билось у нее в ладонях, и она поднесла сложенные руки к самому уху Мо, чтобы он услышал стрекочущий разгневанный голосок.

Все казалось таким настоящим, хотя он не уставал твердить себе, что все здесь состоит из чернил и бумаги. Твердая земля, на которой он лежал, сухая листва, шуршавшая под ним, когда он метался в лихорадке, горячее дыхание медведя и Черный Принц, которого Мо прежде встречал на страницах книги. А теперь он иногда присаживался рядом, охлаждал ему лоб, тихо говорил с Резой. Или все это лишь горячечные видения?

Смерть тоже ощущалась в Чернильном мире по-настоящему. Еще как. Странно было встретиться с ней в этом мире, возникшем из книги. Но даже если умирание было здесь лишь словом, игрой букв, тело Мо ощущало его как настоящее. Его сердце испытывало настоящий страх, тело — настоящую боль. Белые Женщины не уходили, хотя Реза и не видела их больше. Мо чувствовал их присутствие каждую минуту, каждый час, каждый день, каждую ночь. Ангелы смерти, придуманные Фенолио. Легче ли умирать с ними, чем в том мире, откуда он родом? Вряд ли. Этого не облегчишь. Человек теряет то, что любит. Это и есть смерть. Здесь, как и там.

Снаружи было светло, когда Мо услыхал первые крики. Он сперва подумал, что начинается новый приступ лихорадки. Но по лицу Резы было видно, что она слышит то же самое: лязг оружия и крики, крики ужаса…

Предсмертные крики. Мо попытался подняться, но боль бросилась на него, словно зверь, впивающийся зубами в грудь. Он увидел Принца с обнаженным мечом на пороге пещеры, видел, как вскочила Реза. Ее лицо расплывалось перед его воспаленными от лихорадки глазами, зато он вдруг отчетливо увидел другую картину: Мегги на кухне у Фенолио, рассказывающего с гордостью, как удалась ему сцена смерти Сажерука. Да, Фенолио любил печальные сцены. Может быть, он только что написал еще одну.

— Реза! — Мо проклинал свой непослушный от лихорадки язык. — Реза, прячься! Спрячься где-нибудь в лесу!

Но она осталась с ним, как оставалась всегда, кроме того дня, когда его собственный голос отправил ее прочь.

37 КРОВАВАЯ СОЛОМА

Кобольды копались в земле, эльфы пели в кронах деревьев. Это были явные чудеса чтения, но за ними скрывалось настоящее чудо: что слова в книгах могут повелеть вещам быть.

Фрэнсис Спаффорд. Ребенок, который построил книги

С Фаридом Мегги часто бывало страшно в Непроходимой Чаще. С Сажеруком все было по-другому. Казалось, шепот деревьев становится громче, когда он проходит мимо, а кусты тянут ветви ему вслед. Феи садились на его рюкзак, как бабочки на цветок, дергали его за волосы, говорили с ним. Появлялись и исчезали и другие существа, о которых Мегги не слышала ни от Резы, ни где-нибудь еще, — иногда это была лишь пара глаз, сверкнувших между ветвей.

Сажерук вел их так уверенно, словно дорога вилась перед ним красной нитью. Он даже не делал привалов, они шли не останавливаясь, вверх и вниз по холмам, с каждым часом углубляясь в Чащу. Все дальше от людей. Когда он наконец остановился, у Мегги дрожали ноги от усталости. Дело, видимо, шло к вечеру. Сажерук погладил куст по обломанным веткам, нагнулся, посмотрел на влажную почву и поднял горсть растоптанных ягод.

— Что такое? — встревоженно спросил Фарид.

— Слишком много ног. А главное — слишком много сапог.

Сажерук тихо выругался и зашагал быстрее. Слишком много сапог… Что он имел в виду, Мегги поняла, когда между деревьев показался тайный лагерь. Она увидела опрокинутые шатры, затоптанный костер…

— Оставайтесь здесь! — приказал Сажерук, и на этот раз Мегги с Фаридом повиновались.

Со страхом смотрели они, как огнеглотатель выходит из-за прикрытия деревьев, осматривается, приподнимает полотнища шатров, трогает остывший пепел… и переворачивает два тела, неподвижно лежавшие у костра. Мегги хотела броситься к нему, увидев мертвых, но Фарид удержал ее. Когда Сажерук исчез в пещере, а потом вышел оттуда с побледневшим лицом, Мегги вырвалась и бросилась к нему.

— Где мои родители? Они там? — Она отпрянула, споткнувшись об очередной труп.

— Нет, там сейчас никого нет. Но я нашел вот что. — Он протянул ей полоску ткани.

У Резы было платье из такой ткани. Лоскут был пропитан кровью.

— Узнаешь?

Мегги кивнула.

— Значит, твои родители действительно были здесь. Кровь на ткани, наверное, твоего отца. — Сажерук провел рукой по лицу. — Может быть, кто-нибудь спасся. Кто-нибудь, кто расскажет нам, что здесь произошло. Я погляжу вокруг. Фарид!