Последний взгляд Марены - Елизавета Дворецкая

Перед каждой стеной стояла скамья. Две свободные, одна занятая – крайняя слева. Там виднелась прялка, за которой сидела женщина – немолодая, хотя никогда еще Унелада не видала такой красивой старухи. Она пряла, и нить от ее руки тянулась к срединной стене, напротив входа, где на пустой скамье лежало веретено.

– Здравствуй, матушка! – Лютава низко поклонилась старухе. – Вот, внучку твою привела.

– Здравствуй, дочка! И ты будь здорова, внучка! – Старуха приветливо кивнула им, не прекращая работы. – Садитесь, место готово.

Лютава глазами показала Унеладе скамью напротив старухиной, а сама села на середине и взялась за веретено. И тут же оно ожило в ее руках, завертелось, стало наматывать нить, которую вытягивала из кудели старуха.

Унелада ушла на указанное место, робко опустилась на скамью, огляделась, ища себе какой-нибудь работы, чтобы не сидеть перед двумя прядущими старшими женщинами сложа руки. И увидела на скамье блестящие ножницы.

Вздрогнула, сообразив, на чьем месте оказалась. Пересела подальше, крепко сжала руки, сложив их на коленях и всем видом выражая, как не хочется ей браться за эти ножницы и пускать их в дело.

– Ну вот, теперь все в сборе! – ласково улыбнулась старуха-хозяйка. Взгляд ее окутывал любовью, внушал чувство покоя и безопасности – безграничное, как небо, так что Унелада согрелась душой и расслабилась. – Рассказывайте, зачем пришли.

– Видишь, матушка, какая у меня невеста выросла! – Лютава кивнула на дочь. – В самой поре, в самом расцвете. И у брата моего такая же. Только унесли ее в лес, от проклятья спасая, и никто не знает, где она сейчас. А покуда ее нет, и жениха ее, оборотня, некому найти и назад к родичам, к людям вывести. Помоги нам, скажи: как ее отыскать? И пришла ли пора?

– Да ведь ты сама знаешь, коли ко мне явилась. Нелегкая доля твоей племяннице досталась: не одно проклятье ей избывать приходится. Вспомни, когда ты сама невестой была, что вам, Ратиславичам, столько бед принесло? Что вас до вражды-раздора со своей же кровью довело?

– Когда сама я… – Лютава слегка переменилась в лице. – Уж не про… Хвалиса ли ты…

– Понимаешь, вижу! – Старуха кивнула. – Вновь его дорожки с твоими пересеклись.

– Так он еще жив! – Лютава привстала в изумлении, едва не выронив веретено. – Но как!

– Ведь он тогда, от матери, не просто дух-подсадку в себя принял. Он еще и все те душеньки уловил, что на волю перед тем вырвались, а их было двадцать и еще две. Вот ему и отпущено было Бездной двадцать два года жить, подсадку в себе носить. А те годы на исходе, но не минули пока.

– Он где-то здесь! – Лютава так сильно задрожала, что это было заметно со стороны.

Унелада похолодела: ни разу в жизни она не видела свою сильную, уверенную мать в такой тревоге.

– Он – вблизи нее, – сурово поправила старуха. – И подсадка ее уже чует, молодую, сильную кровь. Потому и потянула к ней.

– Но она же… ничего не знает! – Лютава выронила веретено и заломила руки в смертельном отчаянии. – Ничего!

– Она не знает – мы знаем. Мы ей поможем. Я вот весточку пошлю.

Старуха вытянула из кудели льняное волоконце, свернула, дунула на него. Оно вдруг превратилось в белое лебединое перышко и затрепетало в воздухе, точно бабочка.

– Лети к ней, к Младине, дочери Лютомера, внучке моей! – приказала старуха. – Приведи ее к нам. Скажи, матери рода на совет зовут.

Перышко устремилось ввысь и выскользнуло в оконце под крышей.

* * *

В Карачун Угляна и Младина приготовили особенно обильный ужин и уставили мисками весь стол. Там, где обычно стояли только две плошки – а недавно и вовсе одна, – теперь красовались мисочки и ложки для каждого из прежних хозяев ведовской избы: Хитрована, Раганы, Бержели, Вайдоты. Только для Паморока миску не ставили: он не придет, ибо отправлен туда, откуда и мертвому нет возврата. Сев за стол, обе хозяйки, молодая и старая, держались особенно чинно, не дули на ложки, старались не стучать посудой и не шевелиться на лавках. Так положено выражать почтение к умершим участникам застолья. Обе отлично видели их: мужчину в расцвете сил, молодку, старика, старуху в голядском праздничном уборе. Сидя каждый перед своей миской, те ложками ели горячий пар от каши.

Молчаливый ужин подходил к концу, и вдруг в воздухе что-то мелькнуло. Младина первой подняла глаза: над столом реяло белое перышко.

– Это за тобой! – первой сказала Рагана.

– Тавяс атее, – по-голядски проскрипела Вайдота. – За тобой пришли.

Тут же обе призрачные гостьи встали и отстранились, освобождая место. У стола появилась женщина в белой одежде – уже знакомая Младине. Девушка тоже поспешно вскочила и поклонилась:

– Здравствуй, матушка! Садись, угощайся! Для тебя место готово!

Для Велезоры она тоже приготовила миску с ложкой и тревожилась, что той все нет. Ее чур-вещун, к тому же кровный предок, не мог не прийти на угощение в такой день.

– Здравствуй, дочка! – Велезора приветливо кивнула и села, вдохнула пар от каши, которую Младина поспешно положила из покрытого горшка в ее миску. – Спасибо за угощение. Но нельзя нам с тобой долго сидеть. Идем со мной.

Младина послушно встала, стараясь скрыть тревогу. Куда ее поведет неземная спутница в самую длинную ночь года?

– Женщины рода твоего зовут тебя на совет, – пояснила Велезора, – чтобы от беды неминучей спасти. Грозит тебе большая опасность, и если не послушаешь их, то и жизнь, и душу совсем скоро навек потеряешь.

– Да как же я могу не послушаться? – пробормотала Младина, рассеянным взглядом глядя перед собой и удерживая в поле зрения и полупрозрачную фигуру чура-вещуна, и печь с лавкой позади нее. – Помоги, матушка! Не оставь советом, научи беду избыть!

– Не я тебе помогу, но отведу к тем, кто поможет. Ступай за мной!

Велезора встала из-за стола и протянула Младине руку. Та робко подала свою и последовала за гостьей к двери. И с каждым шагом пол избы под ногами таял, делался все более зыбким. Велезора толкнула дверь и шагнула через порог; Младина видела, что на самом деле дверь осталась закрытой и гостья шагнула сквозь нее, но одновременно увидела свободный проход на месте двери. И тут же внутри нее словно раскрылся легкий пузырь и потянул наружу. Не успев сообразить, что уже вышла не из избы, а из тела и следует за проводницей только духом, она шагнула в темноту…

И сразу увидела впереди огонь. Три лучины горели во тьме: две напротив друг друга, третья между ними, чуть впереди. Каждая освещала лавку и женскую фигуру на ней. Позади женщин угадывались стены, увешанные длинными вышитыми рушниками.

Младина застыла, пытаясь разглядеть все это и понять, где, перед кем она оказалась. Взгляд сразу привлекла та женщина, что сидела напротив нее: средних лет, с веретеном, на которое она мотала нитку, прибегавшую со стороны. С первого взгляда Младине показалось, что это и есть Велезора, но тут же она с трепетом узнала черты лунной женщины.