Боги и лишние. неГероический эпос - Олег Радзинский

– Вера Леонидовна, вы не думайте, я только что поступила в Первый мед. Я все понимаю.

Она все понимает. Завидую.

Последняя попытка:

– Лиза, а Кирилл вам рассказал, какое у него наследственное заболевание?

Кирилл молчит. Смотрю ему в глаза, не могу оторваться. Словно мед – тягучий, густой. Встряхиваю головой – скинуть наплывающее на меня ощущение счастья от его взгляда. Гипноз какой-то. Наваждение.

Бедная Лиза.

– Да, конечно. У него наследственная дефицитная анемия. Очень опасно для ребенка.

Очень. Очень-очень.

– Вера Леонидовна, – говорит Кирилл, – вы должны нам помочь. Ребенок должен родиться нормальным.

Он прав: бессмертие – ненормально. Это мутация. Которую мне предстоит реверсировать.

Нам с Розенцвейгом пока не удавалась успешная Процедура реверсирования на людях: у наших Испытуемых мы стимулировали выделение белка RxR, образовывавшего в комплексе с другим рецептором “гормон метаморфоза”. На этом процессе и основано бессмертие Послединых: умерли и проснулись вечно живыми. Не умерли, конечно, а впали в близкое анабиозу состояние, во время которого организм реверсирует свое развитие, обновляется, причем они каким-то образом научились задавать повторение нужной им фазы. По годам. Или останавливать старение навсегда. Мы же с Розенцвейгом этого делать не умели. Поэтому мы – ученые, а Последины – боги.

Ангелина – единственная, с кем получилось. Проблема в том, что мы так и не знаем, почему получилось. Повторить не удалось. Все Испытуемые после Ангелины – с теми же параметрами Процедуры – умирали. Выжили только мои близняшки Воронцовы. И теперь качаются целыми днями во дворе.

Взад-вперед, взад-вперед.

Неожиданно я поняла, что включила Установку. Протянула Лизе зеленый процедурный халат с завязочками сзади, кивнула на занавеску, там можно переодеться. Она то ли не поняла, то ли не захотела: взяла платье за подол – руками накрест – и стянула через голову. Голое смуглое тело – белый лифчик. Белые трусики. Чуть округлившийся живот.

– Белье снимать?

Киваю. Снимает. Одни носочки остались. Статуэтка из орехового дерева. Я такой никогда не была. Хоть и была ничего, если верить Аристарху. Хотя ему верить нельзя.

Дура-дура…

Лиза легла на поддон Установки, я ввела ей внутривенное и ушла за экран. Включила градиентные катушки – создать переменное магнитное поле. Просмотрела еще раз параметры: вес, рост. Все, как мне говорил Кирилл. Внутри ясность: вводим то, делаем это. Следим за процессом реверсирования гормона. Реверсируем божественность.

Плод – зародыш – пульсирует на мониторе, зеленоватая тень, не больше катушки для ниток. Голова хорошо видна, уже округлилась, пальцы на руках и ногах начинают удлиняться, перепонки почти исчезли. Все внутренние органы на месте. Здоровый будущий бог. Из которого я сейчас сделаю человека.

От вечности – к смертности. Для разнообразия.

Я нажала кнопку. Старт.

Медведь жался к воротам: он хотел обратно в лес, но спецназовцы, удерживая дистанцию, окружили его полукольцом. Они шумели и пахли чужим – резким, едким, людским, чему не было места в тихих прогалинах и редком ельнике, где жил медведь. Он хотел есть, а потом зарыться в жухлые гнилые листья и спать. Перед воротами – на выделенном ему полукруге затоптанной мертвой земли – не было ни еды, ни листьев. Медведь следил за бессмысленными передвижениями людей вокруг и ждал, что съедят его самого.

Капитан Куршин смотрел на тощего, с висящими клочками шерсти медведя и пытался разгадать, зачем он нужен бунтовщикам. Когда Довгалев – два часа назад через громкоговорители, установленные на территории хоздвора, – предложил начать переговоры, Куршин был уверен, что разговор пойдет об условиях сдачи.

У Куршина были жесткие инструкции от командования по условиям, и он собирался их выполнять. Он продиктовал Довгалеву номер своего телефона, и тот позвонил – сразу, не выжидая, не томя, не выдерживая паузы. Но вместо условий и требований Довгалев предложил обменять “хозяина” на медведя перед воротами.

– Капитан, – сказал Довгалев, – соглашайтесь. Вам от этого медведя одни хлопоты, а за спасение ценного начальника может звездочка на погоны слететь.

“Как же, слетит, – думал Куршин. – На хуй он кому нужен, «хозяин» ихний. Такую тюрьму до бунта довел”.

Вслух он этого говорить не стал.

Вслух Куршин предложил бунтовщикам сдаться в обмен на гарантии неприкосновенности: заложников немедленно освободить, всем заключенным вернуться в камеры, их требования будут рассмотрены в законном порядке.

– Капитан, у нас не требование, а предложение. Меняем медведя на “хозяина”. Требований у нас нет.

– Требований нет? – не понял Куршин. – Тогда о чем бунт?

– Сидеть устали, захотелось ноги размять.

Куршин ждал, что Довгалев рассмеется своим же словам. Не дождался.

Его – посылая на операцию и потом по связи – десять раз предупредили, какой Довгалев опасный противник: десантный боевой командир. Приказ был ясен: в бой не вступать – без крайней необходимости. Начать и затянуть переговоры по освобождению заложников, взять бунтовщиков измором.

И Куршин, и начальство понимали тактическое преимущество оборонительной позиции заключенных и не собирались посылать бойцов под огонь. А что зэка вооружены, стало ясно в первый же день: они дали с крыши тюрьмы несколько автоматных очередей в высокое пустое северное небо, натянутое над серым зданием бывшего монастыря – как предупреждение. Зэка – неведомым образом – захватили помещение “караулки”, где хранилось оружие охраны.

Худший кошмар тюремщиков: бунт вооруженных заключенных-“пожизненников”, которым нечего терять. И усмирять этот бунт послали его.

Прибыв на Смирный, Куршин и Колобов посчитали боеспособность противника: они знали, сколько для охраны колонии полагалось единиц оружия караула – автоматов АК-74 м – и пистолетов “Грач” для офицерского состава. Немного. Но для обороны запертой наглухо тюрьмы достаточно.

– С медведем договорились – меняем. – Куршин не видел в этом подвоха, а медведь ему и вправду был ни к чему. Освобождение начальника колонии давало доступ к информации о бунтовщиках. И – потенциально – одним трупом заложника меньше. – Переходим к процедуре обмена.

– Капитан, у нас имеется условие по обмену: вы снимаете караул с вышек. После обмена наряд может снова занять свои посты.

Куршин понимал, что посты охраны с вышек контролировали периметр и территорию хоздвора, и Довгалев хотел исключить возможность обстрела сверху: у часовых было огневое преимущество. Караульные сообщили, что видеокамеры отключены, но оставалось визуальное наблюдение. По правилам караульный находился на одном посту всего час, затем начкар принимал у него пост, и караульный отправлялся на следующий – по периметру. Это было необходимо, чтобы картинка с поста не становилась привычной, чтобы не терялась острота слежения.