Как знаю, как помню, как умею. Воспоминания, письма, дневники - Татьяна Луговская

* * *

А я опять больна (это превратилось уже в привычку). В самом деле, я соревнуюсь с А. А. Ахматовой, с которой мы, к слову сказать, подружились[65]. Это была, пожалуй, одна из самых трудных побед в моей жизни.

Будьте… хорошим.

Т.

Ташкент. 21.11.43.

Это последнее письмо из Ташкента…

* * *

На последней страничке могу вам сообщить несколько сведений о небезызвестной вам Т.А. Л-кой. При обыске обнаружилось, что эта дама: 1) очень нудная, 2) способна только плакать, вязать кофточки, устраивать квартиры, ныть, писать этюды, болеть и делать из старых платьев новые, 3) она лишена воли и здравого смысла, 4) она абсолютно не деловита — даже рейсовую карточку умудрилась взять неправильную, 5) она уже не первой молодости и, прямо скажем, старовата, 6) она лентяйка и любит стоять в очередях, 7) она преувеличенно женственна и нерешительна, 8) она не хочет работать, 9) она похожа на придорожный столб, который только указывает дорогу, а сам по ней не идет, 9) она тщеславна, 10) у нее больная печенка, 11) она считает, что активность — самый большой недостаток у женщины, 12) клетка, в которой помещается гордость и самолюбие, разрослась у нее и приняла уродливую форму, 13) она устала и мало во что верит, 14) у нее отвратительный характер, 15) она считает, что мужчина должен брать ответственность за жизнь, 16) она никогда не забывает, что женщина всего-навсего сделана из ребра Адама, 17) она нервна и, я бы сказала, с налетом истеричности, 18) она не может разгрызать зубами (ввиду отсутствия последних) орех, 19) она сластена, 20) избалована, 21) иногда может быть злой стервой, 22) она считает, что если вы после этого списка будете все-таки относиться к ней хорошо, — то вы ангел, и она целует кончики ваших крыльев.

Т. Л.

Москва. Декабрь. 43.

1944 год

Потом война когда-нибудь кончится. Потом люди меня любят (до сих пор не могу понять за что — без всякого кокетства вам говорю) — в этом я убедилась. Ну и еще разные милые вещи найдутся — если их поискать хорошенечко. Главное, все на свете плод нашего воображения, и надо неустанно трудиться в этом плане и не давать холодному червяку сомнения забираться в наше сердце. Нужно верить в распрекрасное и тогда даже дрянь станет милее.

Я машу вам ручкой, говорю до свидания.

Москва. 29.01.44.

1945 год

Будьте уверены во мне и знайте, что я вас постараюсь никогда не подводить и приложу все силы, сделаю все, что смогу, чтобы вам жилось покойнее. Обнимаю вас, мой самый лучший и верный друг и самый большой учитель.

Т. Л.

12.01.45.

P.S. Когда вы приедете в Москву — я, наверное, уже уеду с Лаврушинского — потому я буду поджидать вас к себе в гости на Староконюшенный переулок. Я подумала тут как-то, что мы квиты, что «закон обратимости» вступил уже давно в свою силу и что все мучения, которые я причиняла вам в жизни, потом пришлось пережить мне самой.

Т.

* * *

Лёня, милый! Спасибо вам за память и за подарок. Все мне было доставлено во время. День, вернее, вечер своего ангела я провела хоть и в холоде, но в уюте и в шумной и многолюдной компании друзей и приятелей. Брат, который тоже был у меня, отмечал сегодня необыкновенную удачу этого вечера. Очень, говорит, было все хорошо, а главное, всем хватило водки (может быть, ему все представлялось в розовом свете, т. к. он был со своей любимой дамой). Действительно, водки хватило и оживления хватило и вообще всего хватило, не хватило только хорошего настроения самой именинницы. Грустно что-то мне, Лёня, но, я думаю, — может, это пройдет? Наверное даже, пройдет!

И вы не хандрите тоже. Это, вы знаете, бывают такие полосы в жизни каждого человека. А потом будет и хорошая полоса. Вы только не поддавайтесь и не падайте духом. И не забегайте вперед. И больше верьте в себя. И все будет хорошо.

О себе мне особенно нечего писать — я очень много сейчас хлопочу, но все это не доставляет настоящей радости. Руки опухли от стирки, уборки, мытья посуды, чистки картошки и т. п. вещей.

Плохо еще, что очень холодно. Но, наверное, все образуется. Правда ведь? Пишите мне чаще — уже по старому адресу. Не забывайте меня в беде.

Т. Л.

26.01.45.

P.S. А главное — раскладывайте чаще пасьянс из моих карт, и все придет в норму.

* * *

Лёнечка! Это я обновляю бумагу. Я только сегодня ее получила, и она мне пришлась по вкусу. Главное, это голубая, а я люблю традицию. Вот и все.

В остальном, особых перемен нет, я мечусь, как угорелая кошка, — на каждом шагу спотыкаюсь на новые дела, на свой собственный строптивый характер. Штурмую быт. Завтра пойду разговаривать о новой работе, что получится из этого разговора — пока трудно сказать. Сегодня первый раз в своей жизни выставляла отметки своим мальчикам и девочкам и страшно волновалась. И, кажется, перехватила пятерок…

Как ваша жизнь, удалось ли вам согнать хандру? С грустью должна признаться, что мой «сплин», видимо, превратится со временем в хроническую болезнь. Буду больная женщина, как вы правильно изволили заметить — однажды вечером на Лаврушинском переулке.

В Москве снег скрипит, морозы и салюты. И какие-то вечно недоделанные дела, угрызения совести, замерзшие руки, тоскливые штраусовские вальсы по радио и ночные разговоры с друзьями. И еще я вяжу бесконечные кофточки своим подругам. И думаю: «вот я свяжу ряд, а за это время какие удивительные, трагичные, трогательные, грустные и веселые вещи произойдут в мире, а я это время ознаменовала только новым рядом петель». Поколебалась моя вера в чудо, а в чудо обязательно нужно верить, иначе совсем скучно жить. Правда?

Т. Л.

31.01.45.

А нескладная моя судьба мечется и развевается, как тряпка на ветру — и холодно, и неуютно ей на ветру-то развеваться. Странная и чудная у меня жизнь и все-таки, я знаю, многие могли бы ей позавидовать. И хоть она, эта самая жизнь, и корчит мне гримасы и разные страшные рожи, я все-таки люблю ее. Если вы не будете мне часто писать — я подумаю, что вы нехороший друг и нехороший человек. Не забывайте меня.