Два билета из декрета - Каролина Шевцова

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍***

В школе мама подарила мне книгу «365 легенд» – по одной на каждый день в году. Я прочитала их все, но особенно запомнила ту, что была про Леди Годиву. Она, полностью обнаженной, проехала по главной улице верхом на лошади. Жители города почтенно отворачивались и прятали глаза, в знак уважения перед госпожой.

Как иронично повторить судьбу своего кумира в настолько извращенной форме.

Криво застегнутая рубашка, черные трусики и лиф зажаты в руках, слегка шатаюсь и потому держусь ближе к стене. Длинный коридор – вот моя центральная улица. Испуганный от встречи с ночной гостьей портье – верный подданный. Дойти до конца и не опустить голову вниз, потому что так надо.

Божечки, лучше бы я фанатела по Бритни Спирс и Алсу.

Спертый влажный воздух номера коконом окутал меня со всех сторон. Я, переняв привычку Олега, скинула с ног туфли: одну у порога, вторую запульнула куда-то вглубь комнаты. И, не глядя в сторону душа, сразу завалилась на кровать. Да, прямо в джинсах и с размазанным макияжем – у меня не нашлось сил на то, чтобы искать в рюкзаке пижаму и желания, чтобы умываться и смотреть на себя в зеркало.

Часы тикали громко, они как маленькие молотки отбивали ровный такт у по моим барабанным перепонкам.

Тик. Так. Тик. Так. Тик... На третьем «таке» я засунула лицо под подушку и выдохнула, радуясь наступившей тишине. Но уже через секунду послышалось что-то гораздо более громкое и навязчивое – голос собственной совести:

- А что ты, собственно говоря, хотела, когда чапала к нему в номер? Планировала в нарды играть и кумыс пить?

Почему вдруг кумыс?! Какая глупость лезет в голову ночью. Я обхватила руками подушку и прижала ее к лицу, чтобы совершить эффектный суисайд и схопнуться от удушья. Но, не смотря на цену за ночь, гостиничные подушки были собраны из дохлых кур и легко пропускали воздух. Так что трагическую кончину придется отложить на потом.

Ничего я не хотела, просто пошла. Встала и пошла, он сам открыл и пригласил внутрь, никто из нас не предполагал, чем все закончится. Все вышло случайно! Совесть молчала, удовлетворенная таким простым ответом, давая мне расслабиться.

Тишина номера действовала лучше снотворного, и я почти настроилась на сон, как вдруг голос в голове вновь оживился:

- Не предполагала она, как же. Яна, ну перед собой-то дуру не строй. Зачем ты вообще туда пошла?!

Если этот писклявый сопрано действительно принадлежал моей совести, то так просто она не отстанет. Повадки этой стервы я знала на зубок. Как-то раз проехала три лишних квартала, чтобы отдать какому-то чудику его кошелек и сотовый, забытые в автобусе, потому что верещалка у меня в голове не умолкала ни на секунду, пророча мне все круги ада, если я просто вернусь домой.

Какая-то бессовестная у меня была совесть…

«Почему-почему, просто. Захотелось увидеться, так подходит?»

По язвительной тишине стало понятно, что ответ не засчитан.

«Чтобы потрахаться!» – вдруг вспылила я и продолжила: «А что, нельзя было?»

Снова мимо.

«Господи, чтобы доказать себе, что могу. Чтобы Олег понял, какая я женщина и как-то приехал, прилетел, явился в отель с цветами в зубах. С нормальным человеческим букетом, а не тем похоронным безумием из ста роз».

- И как? Довольна? – в голосе сквозило столько осуждения, что я со злостью сорвала подушку с лица и кинула ее в стену. Моя пуховая броня спала, и вопросы, ядовитыми лентами, потянулись ко мне из всех углов темной комнаты:

- Все-таки развод, обсудить это для начала с мужем не хочешь? Проще изменить? Довести до конца смелости не хватило? А о Кате ты подумала, мученица великая? Ты ей, кажется, что-то обещала…

Я взвыла и накрылась с головой одеялом, так, чтобы спастись от обрушившихся на меня тычков совести. Стало тепло и душно, но даже здесь, спрятавшись под тяжелым синтетическим покрывалом, я ощущала себя в большей безопасности, чем наедине с самой собой.

Там, где-то снаружи уставшего сознания, трепыхались невысказанные фразы, и уже было понятно, что все это ведет к бессоннице в ближайшем будущем и нервному срыву в далеком. Когда-нибудь завтра, например.

- По одному, - напряженно сжалась в комок, ожидая болезненный удар, - я буду отвечать по одному.

- Тебе ведь понравилось, признай это? - тотчас отозвался ядовитый голос.

- Очень, - выдохнула я. Врать себе не имело смысла. Я накрыла ладонью царапину, оставленную от ремешка часов, след слегка набух и саднил. Дотронулась до висков, места, где еще недавно была шелковая повязка. Провела пальцами от груди до живота и остановилась ровно там, где остановился Игнатов, не смея пойти ниже. Тело тотчас отозвалось тянущей болью в ответ. Кажется, все во мне не понимало, почему все оборвалось так внезапно, ведь, если отбросить в сторону этику и мораль мне очень, невероятно, до неприличия понравилось.

- Так почему тогда ты остановилась?

Я жадно потянула ртом воздух – прятаться под одеялом становилось все сложнее.

- Потому что быстро. И непривычно, такого со мной никогда не было. И много лишнего: часы, шумы, запахи, темнота. И потому что нас все время что-то отвлекало, хотя бы чертов телефон, кто мог так звонить, это ведь даже неприлично?

На этом моменте я запнулась и прислушалась, ожидая подсказку совести. Но она молчала в такт со мной, потому что мы обе знали ответ.

- Катя.

Сердце учащенно забилось. То ли от нехватки кислорода, то ли от осознания того, какое предательство я совершила. Человек доверился мне и попросил побыть с ее…ладно, статус Игнатова определим позже. Ведь слово дала, фактически поклялась, а я никогда не нарушаю свои обещания. Не нарушала. Вплоть до сегодняшнего дня. На лбу выступила испарина, и я торопливо вытерла ее рукой.

Я очень виновата перед Катей. И перед Игнатовым, от которого сбежала, зажав бельишко в дрожащих руках. И Олегом, которому наставила рога. И перед родителями, потому что не смогла сохранить семью и развожусь, хотя у нас такого отродясь не было. И перед Катей, коронавирус ее побери, потому что сделала все, чтобы увести ее мужчину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍От нехватки воздуха кружилась голова. На уши давило со всех сторон, будто я глубоко под водой, а убежище из одеяла - мой батискаф. Отовсюду ко мне стучались ехидные, гневные, глумливые обвинения: