Далекие королевства - Аллан Коул

— Почему я должна обижаться? — Она пожала плечами, когда я спросил. — У нас в Салси гораздо важнее свадьбы ее последствия. Как только пара проживет один год до урожая, так устраивается настоящий большой праздник. А уж когда рождается ребенок, то праздник еще богаче. Я думаю, в Ориссе потому так, что женщины слишком мало значат в этом городе. И здесь свадьба — как подачка девушке, стоящей перед грядущим домашним рабством. Ведь это единственный момент в ее жизни, когда она окружена всеобщим вниманием и чувствует себя самой значимой среди прочих.

Я не спорил, ведь мне доводилось слышать и от Рали жалобы на подобную несправедливость.

Диосе взяла мою руку и мягко приложила к своему животу, уже слегка округлившемуся. Полковая колдунья маранонок Рали уже предсказала, что у нас будет девочка. Я рассмеялся, услышав, как ребеночек толкнул изнутри ножкой.

— Как же мы ее назовем? — спросил я.

— Назовем в честь наших матерей, — ответила Диосе. — Мы назовем ее Эмили в честь твоей матери. И Ирэной в честь моей матери.

— Что же получается… Эмили Ирэна Антеро… Мне нравится.

— Я хочу, чтобы ты кое-что пообещал мне, Амальрик, — попросила моя будущая жена.

— Все что захочешь.

— Я бы не хотела, чтобы наша дочь росла с мыслью, будто везде женщины обречены на такую жизнь, как в Ориссе. По тому, как она пихается, ты уже можешь понять, что у этой девочки будет сильная воля. А ночью, когда тихо, я даже слышу, как бьется ее сердечко. И это сердечко весьма нежное, Амальрик, поверь мне, я знаю, что говорю, хотя мне и ей еще только предстоит познакомиться.

— Я найму лучших наставников, — сказал я. — И у нас перед глазами пример Рали, которая образована и умственно, и физически. К тому же Рали совершенно свободна.

— Этого недостаточно, — ответила Диосе. — Ведь Эмили увидит других женщин, которые замолкают в мужской компании, чувствуя свою ничтожность лишь потому, что им приходится только стряпать да сидеть дома, страдая, что их рассматривают лишь как источник продолжения жизни.

— Что я должен обещать, чтобы такого не случилось? — спросил я.

— Я хочу, чтобы в ее воспитании приняла участие моя мать, — таков был ответ.

Я встревожился, поскольку какому же отцу хочется, чтобы ребенок воспитывался вне поля его зрения. Она поняла мои чувства и, взяв меня за руку, крепко сжала.

— Пожалуйста, ты должен это сделать ради меня. Если ты скажешь нет, я смирюсь, но не потому, что я стала ориссианкой, я все равно никогда ею не буду, а просто потому, что я люблю тебя, Амальрик. Даже ребенок не может быть важнее любви. И потом, я вовсе не имела в виду, что ее надо будет отправить отсюда, поскольку я тоже не пережила бы такой разлуки, как и ты. Я имею в виду, что раз в три года, чтобы дурное влияние не могло глубоко проникнуть в нее, она отправлялась бы надолго погостить к моей матери. И так до шестнадцатилетия, когда ее с молитвами благословят быть женщиной. А там уж пусть полагается на собственную голову. Но я обещаю тебе, Амальрик, что у этого ребенка голова будет не самым слабым местом.

И чем дальше я обдумывал, тем больше соглашался с тем, что говорила Диосе. Более того, я даже с энтузиазмом начал относиться к ее замыслу, как к удивительному педагогическому эксперименту: две культуры объединяются, чтобы создать совершенного ребенка, золотое дитя. Я клятвенно заверил ее, что согласен, и мы обнялись так тесно, как только могут любовники. Я почувствовал, как ее ладонь скользнула между моими обнаженными бедрами. Обнаружив там вдруг на глазах выросший мощный отросток, она обхватила его ладошкой и, склонившись, стала целовать. Затем подняла глаза, и сквозь упавшие на ее лицо черные волосы я увидел горящие от наслаждения глаза.

— После такого разговора мужчины и женщины, — прошептала она, — всегда хочется убедиться, не пострадали ли чувства.

И ее горячий влажный рот вновь принялся за дело.

Поженились мы спустя неделю. Отец, по-прежнему слишком слабый, мог лишь сидеть в кресле да вытирать слезы радости. Его функции взяла на себя Рали, держа в руках ягненка с разрезанным горлом и сливая кровь в чашу для богов. Янош исполнял роль брата Диосе, обмазывая нам брови этой кровью. Закончив с этой процедурой, мы уселись пировать и веселились три дня кряду.

А перед тем как мы собрались с Диосе в свадебное путешествие, отец умер. И мне хочется думать, умер он счастливым человеком: его заблуждавшийся в прошлом сын теперь был оценен по достоинству, слава овеяла имя семьи и сбылась мечта его юности. Однако, размышляя над его ощущениями и перебирая те слова, что уже занес я в эту книгу, я не могу не вспомнить сказанное Яношем на Перечном побережье, о том, что мой отец лучше Яноша потому, что удовлетворился тем, что сын добился того, в чем отказано отцу. Да, мой отец был хорошим человеком, лучше, чем Янош или я. Но, увы, и он не был совершенством, а только идеальный человек может умереть счастливым. Ведь и до знакомства с Далекими Королевствами было ясно, что мир, в котором жил мой отец, тоже не был идеальным.

Не хочу хвастать, но похороны Пафоса Карима Антеро стали одними из самых пышных в истории города. Они вызвали такое внимание, что магистрат приказал устроить погребальный костер в Большом амфитеатре. А затем вся Орисса потянулась длинной процессией вдоль реки к Роще странников, где мы принесли жертву Тедейту, а я развеял прах отца по ветру.

Все, и я в том числе, были удивлены, какой же популярной фигурой оказался мой отец. Спокойный по характеру человек, он избегал всяческих почестей и шумных застолий. Но, как я уже упоминал ранее, он обладал сверхъестественной проницательностью и, если достойный человек попадал в беду, делал все, чтобы облегчить его страдания. Делом своим он занимался так, что если и перехватывал более выгодную сделку, то его конкуренты ни в коем случае не проклинали его. Однако после случая с Халабом эта популярность отца не проявлялась публично. Теперь же, после моего торжества, уже никто не боялся воскресителей и, не стесняясь, выказывал свою любовь к усопшему. Страх же переместился на другую сторону. Последствия похорон эхом отдавались в жизни города еще долго после того, как ветер унес последние крупицы пепла. Могущественные люди начали заключать новые сделки, искать новых союзников; раскол проник и в ряды самих воскресителей.

Похороны моего отца, со всеми оплакиваниями, отчаянным вырыванием волос и пышными речами, явились важным фоном для усиления тех споров, которые охватили Ориссу. В центре этих споров находились вторая экспедиция и Янош Серый Плащ. Никто так до конца и не понимал, как глубоко внедрились в нашу жизнь мысли о Далеких Королевствах. Внезапно весь старый образ жизни оказался под сомнением. Все люди, от самых высокопоставленных до последнего из рабов, считали, что заслуживают лучшего. Они жаждали изменений, и жаждали их немедленно. И для всех, мужчин и женщин, молодых и старых, дураков и прозорливцев, солдат, богачей и рабов, символом этого нового стал Янош.