Другое утро - Людмила Макарова

– Что ты там высматриваешь? – засмеялась Ира, удивившись сама себе, что умеет смеяться. – Ты, наверное, уже наизусть давно всего Ефремова знаешь. Может, ты и мучаешься своими вечными желаниями из-за него?

Он известный идеалист.

– Может быть, – оторвалась Ленка от своего чтения.

Но только на секунду. – Нет, ты только послушай…

Ленка читала, а Ира растянулась в свежей постели и сразу же стала мягко опускаться в сон. Только и успела пробормотать уже непослушными губами:

– Никуда ты не уедешь.

«Поехала за Валеркой. Не хотела тебя будить. Будем часам к трем. Не скучай». Записка с Ленкиными размашистыми буквами смотрела прямо на Иру с того самого кресла, на котором вчера сидела Ленка. Понятно, Ленка волнуется.

Боится, что, проснувшись, Ира опять примется проливать слезы. Будет лежать в постели, красная, растрепанная, с заплывшими и воспаленными глазами, и отказываться есть.

Ленка не зря боится, такое уже было. И не один раз. Ира всегда так переживала крушение любви. Вернее, Любовей.

Вернее, того, что она тогда так называла. Потому как слово «любовь» во множественном числе не употребляется, режет ухо и глаз, а ей-то как филологу хорошо известно, что всякие там склонения, спряжения, словообразования – это не просто так. Это отражает суть, вложенную в слова то ли выстрадавшими ее прежними поколениями людей, то ли самим Всевышним. Все ее прежние влюбленности (вот это слово вполне прилично смотрится во множественном числе) были схожи между собой и разительно не похожи на то, что происходит с ней сейчас. Тогда ей казалось, что мир рушится, но в конечном счете можно было попереживать и пережить, оставить в прошлом. Сейчас мир как был, так и остался на своем месте, но и пережить это нельзя, только жить вместе с этим дальше. До бесконечности. Но ведь, если задуматься, это совсем не плохо – жить с любовью. Это хорошо. Это прекрасно. Это и сравнить нельзя с тем, что было до встречи с ним. Это дает ощущение, что жизнь состоялась и все, что с ней происходит, наполнено смыслом.

Ира улыбнулась, вскочила с постели и обошла громадную Ленкину квартиру с непривычно малозаставленными комнатами. Конечно, скоро вернется Эдик, и ей придется подыскивать себе пристанище, но это ничего.

Мир не без добрых людей. Можно снять комнату. Не пропадет. А сейчас – за уборку и готовку. Сегодня суббота – самый подходящий для этого день. Вот удивится Маша, когда застанет квартиру в идеальном порядке! Вот зашмыгает носом и зачмокает губами Валерка, когда почует из кухни ванильный дух бисквита с яблоками! Вот обрадуется Ленка, когда увидит ее бодрой и чуточку ворчливой: «Ноги вытирайте!» А потом они всей гурьбой отправятся в больницу к Тане и Анютке…

Она лазила по квартире с чудовищным пылесосом, чистила зеркала, драила на кухне пол, напевала под нос детские песенки и только иногда… Только иногда, совсем редко, гораздо реже, чем можно было бы предположить, она вдруг останавливалась, потому что начинало громко и больно прыгать сердце. «Господи, почему, ну почему я его не послушала, ведь он говорил, что у меня нельзя, говорил…», «Господи, почему, ну почему я не вытащила сразу эту дурацкую спираль, чего я ждала?..», «Как он там, что делает, о чем думает?..», «А вдруг я ошиблась, вдруг они сумеют использовать против него эти проклятые пленки, даже когда мы расстались? Может, это слишком малая цена?» В ослабевшей, обезволенной сердечным стуком голове сами по себе крутились вопросы. Бессмысленные вопросы, которые не предполагали ответов. Но она справлялась. Видит Бог, она справлялась. Она останавливалась лишь на секунду-другую, а потом с удвоенной энергией принималась мыть да чистить и с удвоенной громкостью напевать детский мотивчик. Ничего, квартира большая, дел хватит.

Дел хватило до пяти вечера. Ира придирчиво оглядела Ленкины владения и осталась довольна. Чистота, красота, пирогом пахнет, нет ничего лучше, чем возвращаться в такой дом. Но они не возвращались. Высоченные дубовые напольные часы высоким звоном пробили пять раз, и в этом звоне Ира не сразу различила другой – тоненький, дребезжащий. «Наконец-то!» – обрадовалась она и побежала открывать дверь. За дверью оказалось пусто, а тоненький звонок все дребезжал и дребезжал. «Телефон, ну конечно, телефон. Зачем им звонить в дверь? У Ленки ключ есть. Вот что значит не у себя дома, даже телефон звонит как-то странно». Ира бросилась к телефону в гостиной, испугавшись, что у вызывающей стороны кончится терпение, а вдруг это Ленка и ей что-то нужно?

– Да!

– Теть Ир, привет. А где мама? Она чего, и сегодня не приедет? – У Валерки ломался голос. Первую фразу он произнес густым и низким, вполне уже мужским голосом, а вторую – высоким и обиженным детским.

– Не «чего», а «что», – машинально поправила Ира.

Можно было бы предположить, что Ленка задержалась по пути, заехала к знакомой, попала в бесконечную пробку, угодила в аварию, в конце концов. С ее-то ездой! Но Ира не предположила. Вместо этого она неотрывно смотрела на диван и видела вчерашнюю картинку: Ленка в пушистом мышином свитере (серый – ее любимый цвет, цвет уверенных в себе людей) держит перед ней стакан с водой и спрашивает: «А сама-то ты что теперь будешь делать?» «У меня есть ты, – отвечает ей Ира. – Ты и Валерка». Валерка. Валерка! Почему она до сих пор стоит у телефона?

– Где тетя Маша?

– У нее же выходные, – удивленно протянул Валерка. – Ее мама до второго отпустила.

– Возьми трубку. Запри дверь и окна. Иди на второй этаж и жди меня. Я крикну снизу. Если что – сразу звони! – отчеканила Ира.

– Куда звонить? – загорелся Валерка, почуяв необычное. Мальчишке охота приключений.

– Куда-нибудь! – прикрикнула на него Ира. – Куда дозвонишься. Одноклассникам. В милицию. В «Скорую помощь». Все. Я сейчас приеду.

Как была, в старых вытертых джинсах, растянутой майке, шерстяных носках и шлепанцах, Ира вытащила из Ленкиного шкафа первую попавшуюся куртку, схватила в прихожей свою сумку с деньгами и документами и ринулась вниз.

На улице сплошной стеной лил дождь. Ирину вытянутую руку водители замечали, лишь выныривая к ней почти вплотную. Она зачем-то пропустила троих желающих подкалымить водителей и уселась только к четвертому, неприятному дядечке из тех, что всегда молчат и тщательно оберегают свои «копейки», не обращая внимания на спешку клиента.

Но она не замечала медлительности водителя. Как тогда, десять лет назад, на подходе к детской больнице, она уже знала, что случилось самое страшное. Что именно, она не знала, но точно знала, что случилось. С Ленкой. А может, и не только с Ленкой. Может быть, со всеми, кого она любит, кто ей дорог. Но сейчас нужно было сосредоточиться только на одном – на Валерке. Всю дорогу она думала только о Валерке. О том, какие у него мягкие рыжие волосы. О том, какие у него лукавые и смышленые голубые глаза в золотых ресницах. О том, какой он сентиментальный и впечатлительный, хоть и старается это скрыть. О том, что сейчас он, живой и здоровый, спокойно сидит у себя в комнате и пялится в телевизор. Живой и здоровый. Живой и здоровый.