Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

Его друг был прав. Произведения Дэниела ошеломляли своей автобиографичностью и в то же время — ее отсутствием. (Дэнни с этим не соглашался. Его первые рассказы, которые он писал еще в школе и показывал только мистеру Лири, шокировали смесью воспоминаний и выдумки. То и другое было сильно раздуто и теперь изумляло повзрослевшего автора так же, как некогда покойного Майкла Лири. А его взрослые произведения совсем не были автобиографичными. Так думал о своих романах писатель Дэнни Эйнджел.)

Повару не удалось найти в «Поцелуйной родне» страницу со сценой отъезда. Тони поставил книгу на полку. Его глаза задержались на четвертом романе, который Кетчум прозвал «сотворителем славы». Тони Эйнджелу не хотелось даже смотреть на «Отцов Кеннеди» с фальшиво выписанной Кэти. Однако книга не только сделала его сына знаменитым. Роман стал международным бестселлером и первой книгой Дэниела, по которой поставили фильм.

Почти все говорили, что фильм получился неплохой, хотя по успеху далеко уступал роману. Дэнни картина не понравилась, но он сказал, что и ненависти к ней не питает. Просто он больше не желает иметь ничего общего с кинематографом. Его никогда не привлекало написание сценариев. Теперь он будет осмотрительнее и не продаст права на экранизацию других своих книг, до тех пор пока не увидит приемлемой адаптации произведения и не прочтет сценарий.

Повар не понимал всех тонкостей, и Дэнни объяснил отцу, что в кинобизнесе обычно стараются купить права на экранизацию прежде, чем за дело возьмется сценарист. Требовать от киношников готовый сценарий и только потом решать, продавать им права или нет, означало серьезно испортить с ними отношения. Идя на такой шаг, Дэнни Эйнджел постарался убедить себя, что больше никому не захочется экранизировать ни одну из его книг, по крайней мере пока он жив.

— По-моему, нашего парня все-таки разозлил фильм «Отцы Кеннеди», — сказал повару Кетчум.

Но в присутствии Джо сплавщик и повар старались воздерживаться от резких высказываний. Дэнни посвятил роман своему сыну. (Слава богу, что не Кэти!) Естественно, Дэнни чувствовал, что отец и его давний друг Кетчум не являются поклонниками международного бестселлера.

Одна из зарубежных издательниц Дэниела (женщина старше его, с которой он спал) вполне резонно сказала повару: что бы его сын ни написал после «Отцов Кеннеди», его будут упрекать в снижении уровня и прочих писательских грехах, вспоминая при этом шумный успех и легкую славу, принесенные Дэнни Эйнджелу его бестселлером. Однако Дэнни не мог прекратить писать. Он выпустил пятый роман — глубокий и сексуально тревожащий. Многие критики тут же отметили чрезмерную любовь автора к точкам с запятой. Этот знак препинания был даже в названии романа!

Ну надо же придумать такое идиотское заглавие — «Старая дева; или Незамужняя тетушка».

— Христозапор! — орал в трубку на знаменитого писателя Кетчум. — Что это за «или-или»? Зачем тебе два названия?

В интервью Дэнни всегда говорил, что название отражает старомодный, принятый в девятнадцатом веке вид повествования, которому и отвечает роман.

— Ты бы постыдился нести околесицу, — заявил сыну повар. — Люди читают заглавие и думают, что тебе мозгов не хватило определиться с названием.

— Как бы ты ни называл эти штучки, а когда смотришь на лист — словно кто муху раздавил над запятушкой, — высказался по поводу точек с запятой Кетчум. — Я пишу только тебе и твоему отцу. Наверное, я во всех письмах не наставил столько закорючек, сколько их у тебя на одной странице понатыкано.

— Это не закорючки, а точки с запятой, — терпеливо объяснял старому сплавщику Дэнни.

— Мне плевать, как они там называются. Я пытаюсь тебе втолковать, что их у тебя слишком много!

Но конечно же, Кетчума и повара рассердило не обилие точек с запятой, а посвящение. Если заглавие они называли дурацким, то для оценки посвящения использовали более крепкие выражения. Посвящение и впрямь удивляло: «Кэти, посмертно».

Поначалу у Тони Эйнджела вообще не находилось слов. Потом нашлись, но немного.

— Эта «дырка» Каллахан разбила сердце моему сыну и бросила моего внука.

(Кетчум слушал дрожащий голос повара и понимал: сейчас не самое лучшее время напомнить старому другу, что беспутная Кэти уберегла его сына от войны, а ему подарила внука.)

«А содержание?» — думал повар, опасливо косясь на пятый роман, тоже стоящий у него на полке. Еще одна история из жизни Норт-Энда. Опять подросток, переполненный сексуальными желаниями, только на сей раз он лишился невинности не с троюродной или четвероюродной сестрой, а со своей теткой. Эта незамужняя тетушка и старая дева в одном лице была точной копией младшей сестры Рози, несчастной Филомены Калоджеро!

Повар надеялся, что это лишь фантазии Дэнни. Просто когда-то ему хотелось такого развития событий. А если это все-таки было? И вновь (как в любом романе Дэнни Эйнджела) графические детали отличались убедительностью. Миниатюрная, грустная, охваченная жалостью к себе тетка очень напоминала Филомену. А от описания ее сексуальных аппетитов повару стало тошно, хотя, несмотря на это, он прочитал книгу полностью.

Критики также утверждали, что «обласканный славой писатель начинает повторяться». В восемьдесят первом, когда пятый роман увидел свет, Дэниелу было тридцать девять. Укусы критиков почти наверняка больно жалили его, хотя он и не показывал виду. Если в «Поцелуйной родне» девица, совратившая мальчишку, говорила, что расстается с ним, поскольку всегда хотела спать с его отцом, то в романе о тетке-невротичке та заявляла герою: трахаясь с ним, она всегда воображает, что это его отец! («Откуда этот выплеск самоистязания?» — недоумевал повар, впервые читая «Старую деву; или Незамужнюю тетушку».)

Возможно, это все-таки было на самом деле. Человек, скучавший по своему прежнему имени Доминик, морщился, но допускал такое. Он всегда считал Филомену совершенно чокнутой. Ему не хотелось смотреть на нее, поскольку он видел искаженный слепок с лица Рози. «Самозванка, отдаленно похожая на Рози», — так однажды он описал Филомену Кетчуму. Но у Дэниела к ней было совсем другое отношение. Мальчишка просто пожирал Филомену глазами и явно воспринимал ее совсем не как свою тетку. Неужели эта взбалмошная Филомена, которая и по сей день оставалась незамужней и несчастной (во всяком случае, так казалось повару), действительно принимала или даже поощряла обожание со стороны своего несмышленыша племянника?

— А почему бы тебе не спросить у Дэнни, не впускала ли эта свихнутая тетка его конец? — поинтересовался Кетчум.

Повар терпеть не мог это грубое выражение, коробившее его еще в округе Коос. (Если бы он повнимательнее слушал разговоры на бостонских улицах, то понял бы, что выражение «впустить конец» знакомо и обитателям Норт-Энда.)

Но была в «Старой деве; или Незамужней тетушке» часть, очень нравившаяся и Тони Эйнджелу, и Кетчуму, — свадьба в конце романа. Герой вырос и женился на своей однокурснице — довольно безразличной девушке, чей характер был больше похож на реальную Кэти, чем характер Кейтлин в «Отцах Кеннеди». И еще Дэнни хорошо вломил между глаз всем этим «коктейльщикам» и «кусочникам» — всем мужчинам из клана Каллаханов, этим упрямым «патрициям»-республиканцам. Дэнни был уверен: это они сделали Кэти анархисткой и правонарушительницей. Она была открытым, доверчивым ребенком, которому вдалбливали ложные идеи. Может, ее денежным родственникам нравилось видеть в Кэти революционерку? Или им потом было уже все равно? Но на большую революцию Кэти не хватило. Только на маленькую, сексуальную.