Господин военлет - Анатолий Дроздов

– А ты – Татьяне!

– Она будет рада. Сын у нас недавно родился. Прилетишь – крестным будешь!

– Большевики крестят детей?

– Татьяна хочет, – он смущен. – Почему бы и нет? Не запрещено!

Помечтай! Заскакиваю в «Ньюпор». Двигатель не успел остыть, заводится сразу. Разбег, взлет. Оглядываюсь. Аппарат Рапоты бежит по полю – карбюратор он все же прочистил…

Армия ушла вперед, подтягиваем тылы. Движемся медленно – транспорта не хватает. В одной из станиц бросаем якорь. Меня вызывают к Егорову. Подполковник квартирует в большом доме. В передней – незнакомые офицеры. Поджарые, настороженные, с острыми взглядами.

– Поручик Красовский!

– Так точно!

– Сдайте оружие!

Та-ак! Плохое начало.

– Я арестован?

– Пока нет. Браунинг позвольте!

Они и марку пистолета знают! Дрянь дело. Отдаю браунинг.

– Проходите, вас ждут!

В горнице двое: Егоров и полковник. Знакомое лицо. Девятьсот шестнадцатый, полеты за линию фронта, он тогда так и не представился. Военный разведчик, теперь контрразведчик, это к гадалке не ходи. Я – подозреваемый. У пилотов, направляемых в разведку, оружие не изымают.

– Узнали, господин поручик?

– Так точно!

– Хотел бы сказать, что рад встрече, но, к сожалению, не могу. Присаживайтесь!

Подчиняюсь. Егоров с полковником устроились напротив. Между нами стол. Умно. Пока вскачу и перепрыгну… Леонтий Иванович выглядит смущенным.

– Курите, Павел Ксаверьевич! – Он придвигает коробку.

Это кстати. При допросе к месту курить. Можно перевести взгляд на папиросу, проследить за дымком, и никто не увидит, что у тебя в глазах. Полковник покосился, но смолчал – в доме хозяин Егоров. Чиркаю спичкой.

– К вам несколько вопросов, господин поручик, – вступает полковник, – но сначала кое-что разъясню. В станицах, освобождаемых нами, немало истинных патриотов. Они помогают разоблачать большевиков. Недавно один из патриотов сообщил нечто весьма любопытное. Его сын, пастушок, потерял овцу и отправился на поиски. В степи заметил два аэроплана. Они стояли рядом. У одного аппарата на крыльях были красные звезды, у другого – наши кокарды. Несмотря на это, военлеты беседовали и даже, пастушек в этом клянется, мирно курили.

Черт бы побрал всех глазастых пастушков! Лезут, куда не нужно…

– Закончив беседу, военлеты улетели. Пастушок запомнил день и время. Такое ведь не часто увидишь! Мы заглянули в журналы полетов. По всему выходит, что нашим военлетом были вы. Что скажете?

– Это так.

Егоров бледнеет. Видимо, до последнего считал подозрение ошибкой. Иметь в отряде шпиона – дело кислое. Извините, Леонтий Иванович, но отрицать глупо.

– Приятно, что вы не запираетесь, господин поручик! Надеюсь, вы объяснитесь?

– Непременно! В том вылете я заметил на земле аппарат красных: большевик сел на вынужденную. Я приземлился, чтоб взять его в плен.

– Отчего ж не взяли?

– Военлетом красных оказался Рапота.

– Сергей Николаевич? – это Егоров.

– Вы знаете его? – полковник смотрит на Леонтия Ивановича.

– На германской войне он служил в моем отряде, затем сменил меня в должности. Я его и рекомендовал. Храбрый и знающий офицер.

– Вы не ошиблись в нем, господин подполковник! Рапота действительно храбрый и знающий. Только воюет на противоположной стороне. Как понимаете, радости нам от этого мало. Он командир авиационной группы, самой боеспособной у красных. Устранение Рапоты – великая польза Отечеству. Отчего вы не пленили его, поручик?

– Он не сдался.

– Следовало стрелять!

– Я не убиваю людей, которым обязан!

– То есть?

– На германской войне Рапота спас жизнь поручику, – включается Егоров. – Посадил аппарат с истекающим кровью летнабом прямо у госпиталя. Павел Ксаверьевич не забыл.

– И по-рыцарски вернул долг. Спустя четыре года… Вы находите это правдоподобным?

– Отчего же? Обычное дело.

– Неужели?

– У нас разные представления о благородстве, полковник.

Ай да Леонтий Иванович! Хорошо врезал! Но контрразведчик – волк битый. Так просто не проймешь.

– Я помню ваши высказывания, подполковник, еще там, на германской. Вы проявили себя рыцарем. Помню я и другое. Поручик в ту пору придерживался иных взглядов. Не так ли, господин Красовский?

– Считаете меня шпионом?

– Подозреваю. Слишком все красиво, господин Красовский! Вы перелетели к нам от красных. Ничего необычного, перелетели десятки военлетов. Но вы застрелили комиссара.

– Не я, а моя жена.

– Тем более! Романтическая история: жена военлета стреляет в насильника! Патриоты в восторге. Идеальная легенда для разведчика.

– Вы слишком высокого мнения о красных!

– Противника нельзя недооценивать.

– Тогда почему они бегут? Повсеместно?

– Отчасти оттого, что мы знаем свое дело.

– Позвольте спросить! Зачем красным шпионы?

– Затем, что и всем! Добывать сведения.

– Какие?

– О замыслах врага.

– Проще говоря, о наступлении. Тогда объясните, почему я, будучи шпионом красных, не упредил их? Это не составляло труда. Мы вели разведку, летали над позициями красных, что стоило сбросить записку, предупредить о нашей коннице? Однако, как сами знаете, наступление застало большевиков врасплох. То же происходит и сегодня. Наши корпуса наступают стремительно, мы теряем с ними связь. Организованного сопротивления со стороны противника нет. Как такое возможно при наличии шпиона? Мы летаем поодиночке, совершенно не трудно, к примеру, сесть в расположении красных, сообщить важные сведения и улететь. Просто и безопасно. Зачем звать Рапоту сюда, где его легко обнаружить, что, в конечном итоге, и произошло? Если противник настолько умен, как вы утверждаете, к чему подобные глупости? Вам не кажется странным?

– Вы не просты, Павел Ксаверьевич, я и в шестнадцатом это заметил.

Потеплело. Добавим.

– И самое главное, господин полковник! Зачем сыну богатого отца служить красным?

– Им многие служат.

– Вопрос: кто? Прапорщики, ставшие комдивами? У них есть резон. Военлеты, вроде Рапоты, пролетарии по происхождению? С ними понятно, надеются сделать карьеру. Масса офицеров служит из страха, их семьи в заложниках. Я не подпадаю ни под одну категорию. Моя семья за границей, жена со мной. Чем красные меня прельстили? Верой в революцию? Мне и при царе жилось неплохо. В отличие от наших генералов революцию я не поддерживал – ни в феврале, ни в октябре. Спросите любого. Я до конца исполнял воинский долг, армию покинул, когда ее не стало вовсе. Поэтому застрял в Москве и был мобилизован. Остальное вы знаете.