Man and Boy, или Мужчина и мальчик - Тони Парсонс

— Все было нормально, — неопределенно сказал он. — Ричард и мамочка немножко поссорились.

Чудесные новости.

— Из-за чего, милый?

— Я капнул мороженым на сиденье его дурацкой машины. А он сказал, чтобы я больше не ел мороженое в машине.

— Но тебе нравится Ричард?

— Он нормальный.

Я почувствовал прилив симпатии к этому человеку, с которым никогда не общался. Не слишком сильный прилив, совсем небольшой, но все- таки это была симпатия. Роль, которую он для себя выбрал, было невозможно сыграть. Если бы он попытался стать Пэту отцом, у него ничего не получилось бы. А если бы решил стать просто другом, это тоже закончилось бы провалом. Но, по крайней мере, у Ричарда оставался выбор.

А Пэта кто-нибудь спрашивал, хочет ли он есть мороженое на заднем сиденье этой серебристой «Ауди»?

* * *

Сид работала в одном из красиво оформленных азиатских ресторанчиков, которые открывались по всему городу. Там, где продают тайские рыбные бургеры, японскую лапшу и холодные вьетнамские закуски-роллзы, точно целый континент превратился в одну большую кухню для Запада. Зал был светлым и ярким, повсюду полированное дерево и сверкающий хром, как в художественной галерее или в кабинете стоматолога.

С улицы я смотрел, как Сид ставит две дымящиеся тарелки с чем-то похожим на малайзийских гигантских креветок в соусе карри перед двумя молоденькими женщинами.

Как и на всех здешних официантках, на ней были белый накрахмаленный фартук, черные брюки и белая рубашка. Волосы были подстрижены короче, чем раньше, почти как у мальчишки: она переметнулась от стиля Ф. Скотта Фицджеральда к битловской стрижке всего за один визит к парикмахеру. Я знал, что когда женщина отрезает волосы, это означает что-то важное, но забыл, что именно.

Сид направилась в глубину ресторана, по дороге сказав молоденькому черному парню за стойкой бара что-то забавное. Он рассмеялся, а она исчезла в кухне. Я занял место за столиком возле входа и принялся ждать, когда она снова появится.

Был четвертый час, и ресторанчик почти пустовал. Кроме меня и двух женщин, которые ели креветок, была еще троица упитанных бизнесменов, перед которыми стояли пустые бутылки легкого сухого вина. Молодая официантка положила меню на мой столик, и в тот же момент Сид вышла из дверей кухни.

Она держала на ладони на уровне головы поднос с тремя бутылками японского пива. Сид поставила их перед пьяными бизнесменами в костюмах, не заметив меня, не обращая внимания на многозначительные взгляды раскрасневшихся мужчин, — ей ни до кого из присутствующих сейчас не было дела.

— Когда ты заканчиваешь? — поинтересовался один из них.

— Вы только это хотели спросить? — ответила она, отвернувшись, и в этот момент наконец-то увидела меня.

— Что угодно?

— Как насчет того, чтобы провести остаток жизни вместе?

— Этого нет в меню. Как насчет лапши?

— Хорошо. У вас есть толстая лапша?

— Удон? Конечно. Мы подаем лапшу удои в бульоне с креветками, рыбой, грибами и всякой другой вкуснятиной.

— На самом деле я не так уж голоден. Но какое совпадение, а? Так вот друг на друга наткнуться!

— Да уж, Гарри. Как ты узнал, что я здесь работаю?

— Я не узнавал. Это сорок второй ресторан, где я побывал за последние несколько дней.

— Ты просто сумасшедший!

— Да, я схожу по тебе с ума.

— Просто сумасшедший. Как твой отец?

— Похороны завтра.

— Боже, мне так жаль! У Пэта все в порядке?

Я набрал воздуха в грудь:

— Они были очень близки, ты же знаешь. Для него это огромная потеря. Но он как-то справляется с этим. Мама тоже. Я жду не дождусь, когда похороны наконец пройдут.

— После похорон бывает труднее всего. Потому что все расходятся по домам, и жизнь продолжается. Для всех, кроме тебя. Я могу чем-то помочь?

— Да.

— Чем?

— Разреши мне проводить тебя домой.

* * *

— Перестань преследовать меня, — попросила Сид, когда мы шли по тихим переулочкам Ноттинг- Хилла. — Это должно прекратиться.

— Мне нравится твоя прическа.

Она ухватилась рукой за челку.

— Ничего хорошего тут нет. Причем это касается и тебя, и меня, — нахмурилась она.

— Ну, не знаю. Выглядит совсем не так уж плохо.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

— Я хочу, чтобы мы стали одной семьей.

— Мне казалось, что тебе не нравятся такие семьи, собранные из осколков других разбитых семей. Я думала, тебе нравится жизнь без осложнений.

— Я не хочу жизни без осложнений. Я хочу жить с тобой. И с Пегги. И с Пэтом. И, может быть, с нашим собственным ребенком.

— Ты хочешь, чтобы у тебя была такая семья? Чтобы мой ребенок и твой ребенок дрались с нашим общим ребенком? Ты возненавидишь все на свете, Гарри. Тебя хватит на… ну, я даже не знаю, на сколько тебя хватит.

— Я никогда не возненавижу свою жизнь, если буду с тобой. Послушай, у моего отца на руке была татуировка, ее сделали, когда он был морским пехотинцем. Там было написано: «Вместе мы победим». И вот это я чувствую, когда думаю о нас.

— Ты хочешь сделать татуировку?

— Нет.

— Ты идешь в армию?

— Я хочу сказать, что если мы будем вместе, то все пойдет нормально. Я не знаю, какой семьей мы станем, потому что раньше таких семей никогда не встречал. Но я знаю, что это будет лучше, чем любая другая семья, которую мы бы завели поодиночке. Просто подумай об этом, ладно?

— Конечно, Гарри. Я сегодня же за ужином непременно обсужу это со своим мужем.

Мы остановились возле старого белого особняка, разделенного на квартиры лет сорок назад.

— Мы пришли, Гарри.

И тут вдруг из входной двери выскочил Джим с рукой в гипсе и завопил:

— Держись подальше от моей жены, ублюдок!

Он размахнулся со всей силы, и его мотоциклетный сапог словно взорвался у меня во рту.

Я отшатнулся, десны были разбиты, из них брызнула кровь. Ноги в тот же миг стали ватными, но зато прояснились сразу две вещи.

Во-первых, Джим был знаком с боевыми искусствами, а во-вторых, он снова куда-то врезался на своем мотоцикле.

Я отскочил за мусорные контейнеры и поднял кулаки, а он снова пошел на меня, но Сид тут же встала между нами, и Джим взвыл от боли, когда она схватила его за больную руку.

— Оставь его в покое! Немедленно оставь его в покое! — закричала она на мужа.