Ощепков - Александр Куланов

В любом случае, кто бы ни написал эту бумагу, некоторые тенденции борьбы между школами Ощепкова и Спиридонова можно проследить довольно точно. Во-первых, сразу обращает на себя внимание стремление «органов» засекретить свою систему. Здравой логики в этом нет. Как мы уже знаем сегодня, никаких «смертельных приемчиков», интересной системы обучения и освоения техники школа Спиридонова не содержала, а завеса тайны над ней была вызвана не только параноидальной привычкой чекистов «секретить» все без разбора и общей тягой спецслужб преувеличивать свои возможности. Раз секретно — значит опасно, действенно, страшно! Тяга объявить систему Спиридонова секретной жива и сейчас. Ее ревностные почитатели по-прежнему придумывают якобы существовавшие ее разделы, применение которых настолько опасно, что даже рассказывать о них никак нельзя… Конечно, действия Ощепкова, знавшего на японском примере, что в рукопашном бою побеждает не секретность методички, а уровень мастера, что засекречивать все подряд бессмысленно и вредно, раздражали представителей «Динамо» на всех уровнях. Исключением оказались только рядовые бойцы, которых интересовала не степень закрытости системы, а возможности ее применения в реальных условиях. Пример Рубанчика, Жамкова, многих других спортсменов, имевших возможность выбирать из двух систем лучшую и остановивших свой выбор на школе Ощепкова, тому свидетельство.

Во-вторых, констатация пассивности во внедрении нового единоборства со стороны «Динамо» и самого Спиридонова налицо. Но если понять, что дзюудо Ощепкова было объективно лучше, полнее, несравнимо более пригодно для преподавания и обучения, то становится понятно, что и Спиридонов тут ни при чем. Виктор Афанасьевич был, вероятно, лучшим специалистом в своей области, настоящим фанатиком своего дела — целеустремленным, энергичным, умеющим преодолевать трудности. Был — до появления на его «поле» Ощепкова, не менее энергичного и увлеченного, но вооруженного, в отличие от оппонента, системой знаний о борьбе и практическим опытом ее изучения.

В-третьих, очевиден страх перед опасностью передачи «массам» какого-то не контролируемого «органами» оружия, пусть сам автор письма и называет его «искусством». Да еще и передает его «некто… выходец из Японии». Если бы Ягода принял это письмо ко вниманию и сотрудники ОГПУ получили данные о контактах Ощепкова с японским посольством год назад — в 1932-м, приговор Василию Сергеевичу должен был быть подписан еще тогда. Но не случилось, обошлось, и ничего не знавший (хотя, возможно, и догадывавшийся) о доносах на себя Ощепков продолжал искать правду.

Казалось бы, время все расставило по своим местам: самбо Ощепкова, родившееся из дзюудо, живет и процветает, система джиу-джицу Спиридонова забыта более полувека назад. Но самое обидное в этой истории для Мастера другое. Увлекшись разработкой новой борьбы, новой системы рукопашного боя, пропагандируя ее в высоких кабинетах и на борцовских коврах по всей стране, привыкнув к японскому происхождению этой системы, Василий Сергеевич забыл о главной «мелочи» — о названии. Как только не именовали ее он сам, его ученики и их противники: «дзюудо», «вольная борьба советского стиля», «борьба дзюудо по системе Ощепкова» — все это было не то — не то, что нужно. А нужно было короткое, броское, емкое слово, которое сразу же запоминалось бы, отличало бы новую систему и от японской дзюдо, и от американской или французской борьбы, наконец, от спиридоновского «САМ». По злой иронии судьбы, уже после смерти Василия Сергеевича, борьба, которую он сконструировал и апробировал, выстрадал долгими годами напряженной работы, получила название, придуманное тем, с кем он боролся последние четыре года своей жизни. Спиридонов трансформировал название своей системы «САМ» в «Самоз», а затем — в САМБО.

Первая ощепковская пятилетка в Москве завершалась непросто. Стартовавшие с необыкновенным взлетом в 1929–1932 годах развитие дзюудо и преподавательская карьера Василия Ощепкова вдруг затормозились под влиянием не зависящих от него факторов. Особенно трудным оказался 1934 год, когда конфликт со Спиридоновым обострился настолько, что отразился на самочувствии нашего героя. Ощепкову перевалило за сорок, и здоровье Василия Сергеевича резко пошатнулось. Это заметно даже сегодня, если внимательно рассматривать фотографии тех лет: запечатленный чаще всего в окружении учеников, Василий Сергеевич выглядит усталым, каким-то отрешенным. Одутловатое лицо, расслабленные, опущенные плечи. На групповом снимке выпускников ГЦОЛИФКа 1935 года, там, где портреты преподавателей сделаны одиночными и расставлены веером над карточками учеников, фото Ощепкова привлекает внимание не тем, что человек на нем не смотрит в камеру (он и на более ранних снимках почти всегда отворачивался от объектива), а тем, что наставник откровенно устало и даже с каким-то осуждением глядит в сторону.

Настоящий русский богатырь внешне, Василий Ощепков страдал серьезнейшим заболеванием — стенокардией, которую в старые времена называли «грудной жабой». Болезнь, которую провоцируют чрезмерные эмоциональные и физические нагрузки, то есть то, что сегодня называют стрессом, плохие условия жизни, ударила Мастера как финский нож, и против нее в арсенале Ощепкова не оказалось контрприема. Безрадостное сахалинское детство, невероятная психологическая нагрузка во время учебы в семинарии и Кодокане, работа в разведке, смерть любимой жены, конфликт со Спиридоновым — все это копилось годами, а обрушилось на Василия Сергеевича в один день. Обрушилось так, что ни вздохнуть, ни охнуть, ведь во время приступа стенокардии резкая, острая боль разрывает левую половину груди человека — там, где сердце. Незадолго до своей кончины страдавший тем же недугом Николай Японский писал: «Прескверное состояние, когда чувствуешь, что дышать почти нечем; выходил наружу и открывал рот во всю ширину, глотая воздух до дна легких, как рыба, которая задыхается в воде, лишенной воздуха»[321]. От нехватки воздуха возникают невыносимые боли, а единственное лекарство — нитроглицерин под язык да снижение нагрузок.

С последними было проще. Чтобы вернуть учителю свободное дыхание, с 1935 года основную тяжесть в проведении тренировок и даже в организации соревнований начали принимать на себя лучшие ученики: Галковский, Сидоров, Жамков, Рубанчик, Сагателян, Васильев, Школьников и др. В московском Дворце спорта «Авиахим» на Ленинградском проспекте преподавал Анатолий Харлампиев, к нему же приехал из Ленинграда выдавленный из местного «Динамо» Спиридоновым чекист Щеголев. По воспоминаниям их общего ученика — Андрея Будзинского, Харлампиев, которого в зале добродушно называли «Харлашей», Валерича-Щеголева заметно побаивался и на ковре, и в жизни, отчего в секции фактически царило двоевластие, не мешавшее, однако, работе, тренировкам, подготовке и участию в состязаниях.

Еще в 1932 году в Москве прошли первые соревнования по дзюудо — открытое первенство членов секции Ощепкова в Институте физкультуры. На следующий год его студенты боролись уже в рамках институтской спартакиады. К 1935 году уровень спортивного соперничества дзюудо- истов вырос уже до первенства столицы. Не отставал Ленинград, а вскоре подтянулся Харьков, где появилась своя очень сильная секция под руководством Романа Школьникова. К 1937-му количество соревнований по дзюудо выросло до полутора десятков.