Ночной цирк - Эрин Моргенштерн

Остановившись под деревом, испещренным словами любви и желания, Селия со вздохом заправляет за ухо прядь волос. Раньше она никогда об этом не говорила, поскольку рядом не было того, кто мог бы понять.

— Отец всегда страдал неоправданным честолюбием, — начинает она. — И его посетила идея, воплотить которую он не сумел — по крайней мере, не так, как планировал. Он хотел вырваться за пределы физического мира.

— И как он думал этого достичь? — спрашивает Марко.

Селия рада, что он не отмахивается от этой идеи как от бредовой. Видя, что он искренне пытается понять, она старается объяснить как можно доходчивее.

— Предположим, у меня есть бокал вина, — говорит она, и в ее руке тут же появляется бокал с красным вином. — Спасибо. Если я возьму и вылью это вино в кувшин с водой, или же в озеро, или даже в океан, оно исчезнет?

— Нет, просто растворится, — отвечает Марко.

— Вот именно, — кивает она. — Отец придумал, как избавиться от бокала. — При этих словах бокал в ее руке растворяется, но вино продолжает покачиваться в воздухе. — Однако он растворил свою сущность не в кувшине и даже не в бокале побольше, а сразу в океане. И теперь ему трудно собрать себя воедино. Нет, он может это сделать, но ценой невероятных усилий. Ему было бы куда легче, если бы он не возжелал объять необъятное. Но все привело к тому, что он потерял почву под ногами. Теперь он вынужден за что-то цепляться. Подолгу торчит у себя дома в Нью-Йорке. В театрах, в которых он часто выступал. Если удается, цепляется за меня, но я уже научилась его избегать, когда мне не хочется его видеть. Он ужасно злится — ведь для того чтобы отгородиться, я использую один из его собственных приемов.

— Так это осуществимо? — спрашивает Марко. — То, к чему он стремился? Я хочу сказать, если бы он все сделал правильно?

Селия переводит взгляд на вино, колышущееся в воздухе без бокала. Когда, подняв руку, она дотрагивается до него, вино рассеивается на отдельные капельки, которые тут же вновь сливаются воедино.

— Мне кажется, при определенных условиях это возможно, — говорит она. — Нужен был якорь — место, дерево, предмет, за который он мог бы держаться. Какая-то привязка. Думаю, отец мечтал, что такой привязкой для него станет весь мир, но мне кажется, что она должна быть гораздо более конкретной. Чтобы действовать подобно стенкам бокала, внутри которого можно свободно перемещаться.

Вновь коснувшись парящего в воздухе вина, она толкает его в сторону дерева, под которым стоит. Жидкость впитывается в бумагу, медленно распространяясь все дальше и дальше, пока все дерево не покрывается красным. Яркое пурпурное пятно среди белоснежных деревьев.

— Ты воздействуешь на мою иллюзию, — говорит Марко, с интересом глядя на пропитанное вином дерево.

— Ты мне позволяешь, — откликается Селия. — Я не была уверена, что у меня получится.

— А ты смогла бы добиться этого? — спрашивает Марко. — Того, что не удалось твоему отцу?

Селия задумчиво смотрит на дерево и отвечает не сразу.

— Если бы у меня были на то причины, думаю, смогла бы, — говорит она. — Но мне нравится быть частью этого мира. Наверное, отец начал тяготиться своим возрастом, куда более почтенным, чем можно судить по его внешности, и не был в восторге от мысли, что ему предстоит гнить в могиле. А еще, возможно, хотел сам вершить свою судьбу, но я не могу утверждать наверняка, потому что он не советовался со мной, приступая к эксперименту. Мне осталось лишь отвечать на многочисленные вопросы во время фальшивых похорон. Честно говоря, это было не так трудно, как может показаться.

— Но он говорит с тобой? — допытывается Марко.

— Случается, хоть и не так часто, как раньше. На вид он тот же, хотя мне кажется, что это просто отголосок его прежнего. Его дух сохраняет видимость физической оболочки, но сам остается бестелесным, и отца это страшно гнетет. Вероятно, ему удалось бы сохранить большую материальность, если бы он все сделал иначе. Впрочем, лично я не уверена, что хотела бы навечно застрять в каком-нибудь дереве, а ты?

— Полагаю, это зависит от дерева, — отвечает Марко.

Он бросает взгляд на пурпурный ствол, и его мерцание усиливается. Словно тлеющие угли вспыхивают с новой силой.

Вслед за ним остальные деревья тоже светятся ярче.

Наконец сияние становится таким нестерпимым, что Селия вынуждена зажмуриться.

Земля плывет под ногами, и Марко обнимает ее за талию, чтобы она не упала.

Когда она открывает глаза, они стоят на верхней палубе корабля, бороздящего океанский простор.

Только корабль построен из книг, паруса сотканы из тысяч страниц, а плывут они по черному морю чернил.

Небо усеяно яркими, словно солнце, пригоршнями звезд.

— Я подумал, что после разговоров о замкнутых пространствах немного простора нам не повредит, — говорит Марко.

Селия подходит к краю палубы и проводит рукой по корешкам книг, образующих борт. Легкий бриз играет ее волосами, принося с собой запах пыльных томов, смешанный с густым и влажным ароматом чернил.

Марко подходит и становится рядом с Селией. Ее взгляд скользит по бесконечной черной глади. До самого горизонта не видно ни пятнышка суши.

— Это прекрасно, — говорит Селия.

Опустив взгляд на его пальцы, сжимающие поручень, она хмурит брови при виде его идеально гладкой кожи.

— Ищешь шрам? — спрашивает он, делая взмах рукой. Кожа подергивается легкой рябью, и на безымянном пальце появляется опоясывающий шрам. — Мне было четырнадцать, когда это случилось. На кольце была сделана гравировка на латыни, но я не помню, что там было написано.

— Esse quam videri, — тихо произносит Селия. — Быть, а не казаться. Это девиз семьи Боуэн. Отец любил украшать им все, что только можно. Я не уверена, что он вполне понимал иронию этой надписи. Твое кольцо, должно быть, напоминало вот это.

Она кладет свою правую руку рядом с его на череду книжных корешков. Гравировка на серебряном кольце, которую Марко принимал за затейливую виньетку, оказывается той самой надписью, сделанной витиеватым почерком.

Селия снимает кольцо, и его глазам предстает такой же шрам.

— Это единственная рана, которую я так и не смогла исцелить до конца, — говорит она.

— Похожее кольцо, — соглашается Марко, глядя на серебряный ободок, хотя его взгляд постоянно возвращается к ее шраму. — Только мое было золотым. Свое ты получила от Александра?

Селия кивает.

— Сколько тебе было? — спрашивает он.

— Шесть лет. Это было обычное серебряное кольцо. Тогда я впервые увидела человека, умевшего делать то же, что и мой отец. Но мне показалось, что у него с отцом не было ничего общего. Он назвал меня ангелом. Это были самые чудесные слова в моей жизни.

— Он недооценил тебя, — говорит Марко, накрывая ее ладонь своей.