ПереКРЕСТок одиночества – 2 - Дем Михайлов

Дверь еще надо было найти. Но шарахаться по самой высокой вершине в округе, привлекая к себе нежелательное внимание, я не собирался. Поднялся, упал и… исчез. Больше я не покажусь. И если меня кто засек во время подъема, пусть теперь ломает голову куда я подевался.

А я никуда не делся. Опять перевернувшись на живот, я вонзил лопатку в слежавшийся снег перед собой, вывернул солидный кусок снежной массы, отбросил ее на спину. Вонзить, вывернуть, перекинуть через голову, почувствовать удар по ногами или спине. Я быстро закутывался в снежный кокон, одновременно копая уходящий вниз колодец. Вершина высокого холма была широкой. Никакой островерхости. Почти ровная солидная площадка, в которой я и рыл наклонный проход.

Пока что цель была самой простой — докопаться до чего-то не являющегося снегом и льдом.

Звяк. Я ударил чуть сильнее. И снова лезвие лопатки ударило о нечто куда более твердое чем лед. Сметя крошево рукавицей, почти приникнув в густом сумраке к предмету интереса, я разглядел и широко улыбнулся. Кирпичная кладка. Снова эта странная любимая кирпичная кладка — или же необходимая для них здесь. Ведь не зря металлическая арматура в двойной кирпичной кладке, ведь не зря шепот Столпа в кресте с закрытым кокпитом слышится гораздо тише. Может и кирпич особый.

Как бы то ни было — Апостол не ошибся ни с увиденным, ни с координатами. Я лежу на крыше древней кирпичной постройки венчающей вершину высокого холма. Постройки с большим обзорным окном обращенным к Столпу. Тут что-то вроде стационарного капитального пункта наблюдения. Осталось попасть внутрь. Этим я и занялся.

Высунувшись ненадолго наружу, определил примерный центр крыши и, нырнув обратно, принялся копать, не забывая пробивать в прикрывающем меня своде отверстия для притока свежего воздуха. Чувствую себя снежным кротом и очень рад тому, что тут нет почти вездесущих снежных червей и уж тем более медведей.

К центру крыши я пробился минут через сорок. Расширил здесь солидный пятачок, создав достаточно уютную берлогу, где скинул наконец жутко мешающее снаряжение. Убедившись, что ожидаемого люка в кирпичной кладке не обнаружилось, понял, что придется пройтись по периметру. Уже взялся было за дело, но, остановив замах, еще чуть подумал и сменил маршрут, волоча за собой рюкзак. Слишком уж большая площадь для раскопок. И кто его знает в каком углу или ином участке крыши скрывается заветный люк. Для начала поищу входную дверь в самом ожидаемом месте — в стене обращенной к пологому склону.

Добравшись до конца снежного лаза, пробил себе путь до края крыши. Дальше было просто. Вырезав себе окошко, определил примерный центр стены, чуть сместился и начал углубляться, по ходу спуска пробивая отверстия для дыхания и выброса «грунта». Добравшись до идеально ровной и вроде как бетонной площадке, обустроил еще одну берлогу, спустил сюда все имущество и распластался на шкуре, пытаясь унять сердцебиение и хоть немного охладиться. Под меховой одеждой стекали ручьи пота. Неплохо потрудился. И посмотреть есть на что — пусть здесь почти темно, но проходящий сквозь оконце в снежной стене смутный свет все же смог высветить край выпирающей из стены железной двери. А неплохо намело снега — если взять по прямой от стены к краю снежной подушки, то тут метра четыре.

Нетерпение чуть притупилось, зато проснулся голод. Достав из-под куртки флягу, а из рюкзака пару кусков фирменного пеммикана Андрея, неплотно перекусил. Следом закинул в рот два квадратика молочного шоколада. Апостол, сокрушаясь моей торопливости, всучил мне целую плитку шоколада. Настоящее сокровище, которое я не собирался трогать. Но без быстрых углеводов мне сейчас никак — телу срочно нужна энергия. Поев, я устроился поудобней и немного вздремнул, чувствуя себя в снежной берлоге в полной безопасности.

Вариант, что стальная дверь вдруг загрохочет, отворится и на меня нападут веками сидевшие в засаде злодеи… я даже не рассматривал. Тут остро ощущается заброшенность. Именно ощущается. Примерно такое же острое чувство у меня возникло, когда я впервые очнулся внутри промороженного тюремного креста. Ощущение, что приходит откуда-то изнутри, ощущение, что отчетливо говорит — здесь все мертво…

Кроме косяка я видел кое-что еще, что воодушевляло меня куда сильнее…

Когда после дремы открыл глаза, первым делом убедился, что мне не привиделось. Нет. Вот он красавец — справа от косяка из стены торчал знакомый до душевной боли рычаг. Расположен был несколько непривычно — в метре от бетонного пола. Поразмыслив, списал это на меры безопасности — вдруг кто-то ранен и может лишь ползти. Как тогда дотянуться до высоко расположенного рычага?

Поднявшись, размял ноющие плечи, присел несколько раз и продолжил махать лопаткой, быстро очистив дверь от снега. Шумно дыша, некоторое время глядел на заиндевелый металл, решаясь. Стянул перчатку, коротко прикоснулся к рычагу — тут минусовая температура, как-то не хочется намертво прилипнуть и потом освобождаться ценой содранной шкуры. Коснулся раз, два… не выдержав, нажал грубым основанием ладони и резко надавил. Рычаг дрогнул, но не поддался. Отодрав руку, подышал на нее, спрятал в рукавицу отогреваться. И положил на рычаг вторую — тем же способом. На этот раз навалился всем телом. Заскрипевший рычаг пошел вниз.

Щелчок.

Я аж вздрогнул!

Опять представил себя внутри тюремного креста…

За стеной что-то застучало, затем звук стих и… дверь, роняя с косяка остатки снега и льда, сдирая иней со стены, сдвинулась в сторону. К этому моменту я уже был у своих вещей, держась за рогатину и нацелив ее на темный проем. Стоял я так недолго. Да и проем недолго оставался темным — внутри вспыхнул красный свет, что высветил достаточно просторный кирпичный тамбур, решетчатый металлический пол и еще один рычаг.

Воткнув рогатину в снег, я принялся собираться, навьючивая на себя рюкзак, сворачивая шкуру. И размеренно считая вслух от единицы до десяти. Затем дальше. Внешняя стальная дверь закрылась на пятнадцатой секунде.

Хорошо.

Я дернул рычаг еще раз.

На этот раз отбегать не стал и пятнадцать секунд простоял у открытого прохода в тамбур, внимательно оглядывая его внутренности. Частые крюки на одной стене, рычаг. И больше ничего — не считая еще одной двери в противоположной стене.

Дверь закрылась. Нажал на рычаг. Щелчок. Шумно выдохнув, я вошел в тамбур и тут же нажал на второй рычаг. Если второй рычаг сломан, а наружная дверь закроется, все кончится тем, что я сдохну в каменном мешке от холода и голода. И никто не придет мне на помощь. Даже если Апостол поймет, что случилось что-то плохое и поспешит на розыски, это случится не ранее чем через двое суток — я настоял на том, что для меня вполне нормально не давать о себе знать сорок восемь часов и что зверь я осторожный, могу долго лежать в засаде и не решаться, если чую подвох. Двое суток. Плюс еще часов двенадцать-пятнадцать… Может и выдержу.

Рычаг легко пошел вниз. Раздался звонкий щелчок. Свет стал ярче, загудело, вниз ударили потоки теплого воздуха, наружная дверь закрылась, рычаг поднялся на место.