Давно закончилась осада... - Владислав Крапивин

— А еще…

И вдруг понял: вроде бы настоящих грехов больше и нет. Ну, Тё-Таню порой не слушал, убегал без спросу из дома. Ну, стянул однажды из шкафа леденцы для Савушки (потом, кстати, почти что признался — сказал, что сгрыз сам, не утерпел). Уроки порой не делал, а тетушке говорил, что выучил… Вспоминать такие мелочи здесь были как-то не к месту… Пистолет у Фрола выманил почти что обманом, да вернул же…

Но нет же! Оставалось еще одно, и немалое. И смолчать про такое было никак нельзя.

— А если не дела, а мысли… Они тоже бывают грехом?

— Смотря какие…

— Я сегодня подумал… Я и раньше про это думал, а сегодня особенно… в развалинах церкви Святой Ольги… Вы сказали, что Господь милостив, да?

— А разве не так?

— Я знаю, что так. Но он еще и всемогущ, да?

— На то он и Господь Бог.

— А тогда почему…

— Что, мальчик? — тихо сказал отец Андрей.

— Почему он позволил, чтобы расстреляли церковь. И чтобы вообще стреляли… Чтобы войны всякие и несчастья… Вы скажете: в наказание за грехи. А разве у всех грехи? Под бомбами гибнут и невиноватые. Даже младенцы…

— Вот оно что… — непонятно вздохнул монах.

Коля вопросительно поднял мокрые глаза. Отец Андрей с печалью смотрел сквозь стеклышки маленькими бледно-серыми глазами.

— Значит, и к тебе пришло сомнение…

— Сомнение тоже грех? — спросил Коля чуть ли не с вызовом.

— Сомнение, наверно, не грех… если не ведет к дурным делам. Ни один человек не проживет без сомнений… Когда-нибудь у каждого появляются такие вопросы, как у тебя.

Коля ощутил непонятную виноватость. Опять опустил глаза. Шепнул:

— А ответа нет?

— Полный ответ знает только Создатель… Он сотворил мир громадный и непростой. И сотворил законы, про которым надобно жить в этом мире. А люди творят свои законы, не всегда согласные с Божьими… Ну что ж… Господь после греха Адама и Евы позволил людям жить, как они сами разумеют, и добывать истину своими силами, в спорах и ошибках. Это на Земле. А уж на небе каждому воздастся по делам его…

— Это правда? — прежним шепотом сказал Коля.

— Это правда. Если в такое не верить, как тогда жить?.. Наверно, Господу в его царстве нужны души, которые сами укрепили себя среди земных тягот и страданий… И невинные страдальцы там получат самую большую радость.

— Значит, всё на Земле идет, как люди задумали, а Бог ни при чем?

— Бог отзывается на многие просьбы, которые от чистого сердца… Но только посуди сам, как можно выполнить их все? При осаде и наши, и союзники равно молились о победе… Но победу решают не молитвы, а людские усилия. Господь же с одинаковой болью смотрел на страдания тех и других. И на их безумие…

— Значит, все, кто воевал, не попадут… на небо?

— Отчего же не попадут? Они долг свой выполняли. Ежели от опасности не бежали, не предавали, не зверствовали, друзей защищали, Господь их примет… А вот с тех, кто столкнул тысячи людей на бранном поле, кто заставил их нарушить заповедь «Не убий», спросит сполна.

— Значит… и с государя? — испуганно выдохнул Коля.

Отец Андрей коротко посмеялся.

— Перед Господом все едины — и великий государь, и самый маленький барабанщик…

Это он случайно сказал или что-то знал?

— Вы, наверно, слышали историю про барабанщика?

— Что за история, Коленька? Не помню…

— Ну, мальчик-барабанщик французский. Будто убили его, а он все ходит по развалинам, ищет свой барабан. И пока не найдет, душа его не успокоится…

— Да это же сказка, их немало после осады… А если веришь в нее, помолись, чтобы нашел он свой барабан поскорее…

«Он уже нашел… И наверно, он уже на небе. А если нет… Господи, возьми этого барабанщика к себе», — быстро прошептал Коля. Мысленно прошептал. И вдруг ощутил, что на душе у него ясно и спокойно. Даже улыбнулся.

Улыбнулся и отец Андрей.

— Вот и поговорили… У тебя, Коля, сердце доброе, по добру и старайся жить, а Господь тебя не оставит… И Сашеньку…

Оказалось, Саша вернулась и сидит у порога на корточках. Рядом со снопом сухой полыни. Услыхала про себя и подошла.

Отец Андрей встал. Коля тоже встал. Отец Андрей легко положил ему на растрепанную голову ладонь, подержал немного. А когда опускал, Коля неожиданно для себя перехватил его запястье (показалось — невесомое) и быстро ткнулся губами в сухую кожу над пальцами.

— Ну-ну… — неловко сказал отец Андрей и опять прошелся пальцами по его волосам. Саша тоже приложилась губами к руке монаха — неспешно, как в церкви у батюшки. Отец Андрей и ее погладил по голове.

— Пташки вы мои… залетели мне на радость. И угостить-то вас нечем. Разве что молочком холодным? У меня тут две козы обитают в окрестностях, я за ними сам смотрю, сам дою…

Он, покашляв опять и отдышавшись, отодвинул в стене у пола каменную плитку, достал из открывшейся дыры глиняный горшок, а с полки такие же красно-коричневые толстостенные кружки.

— Только вот хлебушка у меня нет, не сходил за ним нынче в трапезную…

— У нас есть! — обрадовалась Саша.

Разломили ковригу на три части. Стали пить прохладное, пахнущее сладкими травами молоко. Из-за большущей кружки Коля вновь поглядывал по сторонам. И вдруг столкнулся со взглядом безносого мраморного грека. Взгляд теперь был почему-то укоризненным. И Коля понял — почему.

Наверно, это был пустяк. Едва ли стоило говорить о такой мелочи. Но… нет, пусть даже самая мелкая мелочь не царапает душу.

— Отец Андрей… А вот все, что здесь есть… и у вас, и еще в земле зарытое… Оно, значит, ваше?

— Да почему же мое? Божье.

— Ну, раз это археологи ищут для науки, а вы у них сторож, значит, все находки надо отдавать вам?

Видно, отец Андрей сразу понял, о чем речь. Опять посмеялся сквозь кашель.

— Вы про черепки, про монетки да бусинки? Этого добра здесь хватит на всех, на сто лет вперед. Другое дело, если мраморную фигуру откопаете, или какую-то плиту с письменами, или целую посудину. Особенно, ежели такую, как вон та… — Он кивнул на громадную амфору в углу.

— Или щит вещего Олега, — невинным голосом подсказала Саша.

Ох, Сашка! Смирная-смирная, а порой будто шило в языке.

— А щит-то здесь откуда? — удивился отец Андрей.

— С ворот. Вот он, — Саша стрельнула в Колю глазом из-за кружки, — говорит, что Олег его где-то здесь приколотил, когда Херсонес назывался Цареградом.

— Голубчики мои… — отец Андрей зашелся дребезжащим смехом. — Да ведь Цареград-то был вовсе не здесь. Так звали на Руси стольный город византийский, Константинополь. Его и взял однажды Олег. Там и щит свой оставил в знак победы…