Прощай, Германия - Николай Николаевич Прокудин

своей тарелке, гораздо хуже, чем в предыдущий день. Вдобавок ещё и голова трещала после вчерашнего: сказывалось долгое общение с тестем под кислое пиво, а потом под водку. Сколько раз давал себе зарок не смешивать напитки, зачем было после полуночи догоняться?

Спал мало, тяжело и беспокойно, утром встал с превеликим трудом, еле-еле сумел привести себя в порядок. Хотя в принципе внешний вид был уже не важен: действительно, какая разница, за что тебя уволят — за пьянку, или за политику? Конечно же, быть изгнанным за политические убеждения звучало бы солиднее и приличнее, но увольнение «за пьянство» для слуха рядового обывателя или работника отдела кадров — привычнее и нейтральнее. Политический — это несмываемое клеймо на всю жизнь!

Итак, побродив минут пятнадцать по коридорам, лестницам и переходам, Эдуард упёрся в искомую и уже знакомую дверь кабинета кадровых экзекуторов. Прислушался — тишина. Постучался. Подали в ответ голос — пригласили. Вошёл, сел, осмотрелся. Жертву видимо ожидали. Напротив него восседали всё те же вчерашние подполковники, как будто и не расставались вчера, но к тем двум сатрапам, добивавшимся накануне чистосердечного покаяния, прибавился ещё один: третий начальник был статный холёный полковник.

— Ну, как? Что надумали, товарищ капитан? — ласково спросил полковник.

— Я и не думал, о чём мне думать? — простодушно ответил Громобоев и сделал глупое лицо, а с похмелья, придурковатым, оно получилось очень даже легко. — Вы сами сказали вчера — утро вечера мудренее. А тут целое управление кадров и явно мудрецов полным-полно. Наверное, уже намудрили…

— Итак, вернемся к нашим баранам… — вновь начал было нудить полковник.

— Это попытка оскорбления? — живо поинтересовался Громобоев.

— Просто поговорка, без намёка на личности, — заверил полковник.

— Тогда ладно, вернемся к баранам, — согласился вслух капитан, а мысленно продолжил: — «Я и без того к вам вернулся».

Начальники переглянулись, полковник пружинисто вскочил и начал нервно мерить шагами кабинет. Кабинет был длинный и узкий, примерно десять метров на четыре. Три шкафа, два стола, журнальный столик, на полу лежал вытершийся от времени ковер, который гасил звук шагов, два больших дворцовых окна хорошо наполняли помещение светом.

— Вернулись… И что теперь? — продолжил диалог Эдик.

— Вы готовы убыть на север в район Архангельска в артиллерийский дивизион?

— Никак нет!

— Почему?

— Я танкист, не мой профиль…

— Это же самоходки, практически, то же самое…

— То — да не то! Знаете, так можно и вертолет с самолетом объединить. Тем более я ведь уже слушатель Академии.

— Уже нет, — заверил его полковник. — Скажу по секрету, ваши документы отозваны обратно.

— Ух, ты, лихо! Как быстро проделано. И по какому же праву?

— По приказу Члена Военного Совета!

— Ну, если вам сам член приказал, тогда всё понятно… — почесал затылок Эдик и сделал глупое выражение лица.

Высокий подполковник едва сумел подавить распиравший его смех, а Громобоев продолжил наглеть:

— Тогда на прежнюю должность меня верните.

— Вашей должности больше нет, вы же прекрасно знаете, часть реорганизована, должность подполковничья, и теперь вместо танкового батальона — танковый отдел, и на это место уже прибыл офицер — подполковник Зверев!

— Эх! Тогда вдвойне жалко, что член велел меня из Академии турнуть. И выходит мне теперь податься некуда…

Холёный полковник побагровел, одной рукой схватился за сердце и, потрясая кулаком, ринулся к двери:

— Викторович, поговорите минут пять без меня, я сейчас вернусь…

Едва полковник выбежал за дверь, младшие по званию смогли расслабиться и даже чуть хохотнуть над недавней шуткой, попить водички и отдышаться.

— С «членом» ты перебрал, дорогой товарищ, аккуратнее на поворотах, не перегибай палку! — сказал Сергей Сергеич.

— А я не имел в виду ничего такого, — ухмыльнулся Эдик, — Это же не я придумал так назвать должность… Надо же было обозвать уважаемого человека «членом»!

В этот момент с листками бумаги в руках в кабинет вернулся полковник. Он уселся напротив Громобоева и уставился, буравя колючим взглядом, глаза в глаза.

— А почему вы говорите неправду и жалуетесь, что мы вас увольняем? Зачем же так перевирать?

— Я жалуюсь? — искренне удивился Эдик. — Когда? Кому?

— Ну да! Мол, выгоняют из армии. Вчера по телевидению за вас заступались!

— А разве нет?

— Нет! Мы просто проводили воспитательную беседу. И в мыслях не было вас увольнять со службы.

— Но лично я не жаловался! И по телевидению правду сказали, вы ведь хотите меня уволить! Пытаетесь! Вчера предлагали написать рапорт!

— Зачем вы так? Мы вам предлагали отдельный батальон?

Эдик опешил, такая ласка в голосе, такой мягкий тон.

— Нет, конкретно ничего не предлагали! Лишь говорили про самоходный дивизион в глуши Архангельской области.

Полковник, с протестующим жестом всплеснул руками, один подполковник отстранился и замахал ладошками.

— Батальон, дивизион… какая разница? Ладно…, а давай поедешь в танковый батальон под Мурманск? — предложил полковник. — В Кандалакшу.

— Согласен? — спросил длинный подполковник, которого звали Александр Викторович.

Громобоев опешил — слишком гладко стелет, как бы потом чего не вышло!

— Не пойму я вас что-то. Я поступил в Академию, а до этого у меня уже почти была должность подполковника…

— Вот именно, почти, — живо среагировал Александр Викторович.

— Вчера мне навязывали самоходки… — продолжал Эдуард перечислять варианты.

— Предлагали, потому что вы служить не желаете! — поморщился Сергей Сергеевич.

— Служить Родине желаю! Но либо в Академии, либо у себя в части!

— Эти варианты не обсуждаются! — рявкнул полковник. — Повторяю! Считай, что тебя из Академии уже отчислили за вредные идеи. — Да пойми ты, чудак человек, тебя приказал уволить лично начальник Главного Политического Управления генерал-полковник Лизичев! Он твои теледебаты случайно посмотрел по ящику, и наш Член Военного Совета получил взыскание. Разве можно на всю страну такое вслух говорить? Деполитизация, департизация, отмена шестой статьи… Да как же так можно? Вы отдаёте себе отчёт? На чью воду мельницу льёте?

— Неправильная формулировка, товарищ полковник! Надо говорить: на чью мельницу воду…

— Ага! Значит, понимаешь и осознаёшь вину? — обрадовался полковник и вытер платочком пот со лба.

Громобоев заскучал, разговор становился нудным и неприятным, беседа пошла по второму кругу.

— Товарищ полковник! Может, опять вернёмся к разговорам о платформах и внутрипартийной дискуссии?

Полковник сердито швырнул на стол карандаш, который он крутил в руке. Карандаш упал и закатился далеко под шкаф.

— Каков негодяй! Издеваться над нами вздумал! Ты что не понял, что тебя сам Лизичев велел выгнать из кадров? Кто он и кто ты! Прикажут, и выгоним в шею! Да мы тебя, можно сказать, спасаем, ищем, куда бы спрятать от гнева начальства!

— Так спасаете или же можно сказать спасаете? Не верю! Хотите сослать куда подальше, где со мной легче