Не ее дочь - Риа Фрай

Ронни неловко пожевал губу и пожал плечами.

– Ну, по правде говоря, учитывая все происходящее… Да, у него получится.

Эми уронила голову и вздохнула, случайно всосав леденец в горло. Она схватилась за шею и закашлялась, но леденец прилип. Она встала и откашлялась со всех сил. Синяя пастилка выскочила изо рта и приземлилась на запястье Ронни.

– Ох, Ронни, прости ради бога. Я поперхнулась. Я…

Она закатилась смехом, глядя на синюю мятную пастилку, покачивающуюся на стареющем загорелом запястье адвоката. Тот улыбнулся, подцепил леденец бумажным платком и выкинул в мусорное ведро.

– Ничего страшного, Эми. Ты как? Принести воды?

По ее щекам хлынули слезы, и она рухнула в кресло, хохоча и раскачиваясь взад-вперед, пока чуть не описалась.

– Я сейчас вернусь. Подожди минутку. Я принесу тебе воды, хорошо?

Эми задыхалась. Все вокруг считают ее убийцей. Ее – убийцей! Муж хочет с ней развестись и забрать сына. Всего за несколько месяцев ее жизнь полностью изменилась. Разве не этого ей всегда хотелось?

Через несколько минут вошел Ронни со стаканом воды, Эми поблагодарила и взяла воду.

– Прости за то, что я устроила. Не знаю, что на меня нашло. Я не смеялась уже… Боже, даже не знаю, когда я в последний раз смеялась.

– Ничего страшного, Эми. Каждый по-своему справляется с подобными ситуациями.

Ронни что-то набрал на клавиатуре компьютера.

Не обнаружив подставку, Эми поставила стакан прямо на стол красного дерева, чисто из вежливости подложив под него лист бумаги.

– Можно тебя кое о чем спросить?

– О чем?

Ронни нажал на «Ввод» и посмотрел на нее с кривоватой улыбкой – в результате случившегося несколько лет назад инсульта его лицо слегка перекосилось в левую сторону.

– Ты думаешь, что это я убила Эмму?

Теперь засмеялся Ронни.

– Конечно, нет, Эми. Я знаю тебя целую вечность. Да, характер у тебя непростой, и ты не всегда показываешь себя в лучшем свете, но я знаю, что ты никогда не убила бы ребенка.

Она с облегчением откинулась назад.

– И как же теперь доказать это остальным?

– Слушай. – Он подался вперед. – Это ведь моя работа, правда? Пока что у них ничего нет. Они перекопали твой задний двор. Взяли образцы ДНК. Искали в реках, озерах, лесах – везде, куда ты могла бы доехать за три часа. И ничего не нашли. Есть только соседка, видевшая ссору, в которой ты уже призналась. Ты честно рассказала обо всем. Ну, не считая того видео. Клятого видео. Но с этим мы разберемся. Обязательно. – Он снова повернулся к компьютеру, что-то прочел и посмотрел на нее. – Если бы ты была виновна, а я знаю, что ты невиновна, то не стала бы описывать свои отношения с дочерью в таком неприглядном виде. Не стала бы так откровенничать насчет…

– Насчет чего?

Ронни отмахнулся от этой мысли и снова начал печатать.

– Ты знаешь, о чем я. Пощечина. Тем вечером. И все остальное.

– И что теперь? Я чувствую себя как на судилище. Что мне делать? В смысле, в самом деле будет суд?

При мысли о суде присяжных ее затошнило.

– Нет, не будет никакого суда, если только они не найдут железные улики против тебя. А я этого не допущу. Обещаю.

Она кивнула. Хоть кто-то на ее стороне. Хоть кто-то готов поддержать. Хоть кто-то ей верит, а это необходимо, чтобы выбраться из этого положения живой.

* * *

По пути домой Эми заехала в магазин, чтобы купить яйца, сыр и батон хлеба. Ей хотелось сделать французские тосты с сыром, но сырная лавка Вирджинии была закрыта, и ей придется довольствоваться дешевыми продуктами и дрянным фильмом. К черту диету. Робби был с Ричардом, и Эми впервые после рождения детей будет дома одна. Она бросила в тележку буханку хлеба и свернула в молочный ряд, и тут рядом кто-то хмыкнул. Она повернулась и увидела мамашу из школы – та пялилась на нее, стиснув челюсти.

– Я могу вам чем-то помочь?

– Вам должно быть стыдно!

Эми посмотрела на сыр и масло в руках.

– За это? Могло быть и хуже. Я уже растолстела.

Она взяла с полки еще масла и мягкого сыра и плюхнула в корзину.

Женщина одернула свитер и пошла прочь, оставив свою тележку поперек прохода. Эми сдвинула ее своей тележкой, взяла еще чего-то и направилась к кассе.

Кассирша болтала с мужчиной, который стоял впереди, но, когда Эми выложила продукты на ленту, женщина не произнесла ни единого слова. Эми сама отнесла покупки в машину, мальчишка у кассы не предложил помощь. По борту машины растеклись три брошенных яйца. Эми осмотрела парковку, кипя от стыда и гнева. Она села в машину и заперла двери. Дыхание вырывалось со всхлипами.

Когда она рожала Робби, схватки начались на парковке. Эмма гладила ее по животу, просила дышать ровно и делать «уплажнения». Эмма была еще так мала, но в ту минуту Эми решила, что может быть хорошей матерью, что станет хорошей матерью. Это был редкий и такой прекрасный момент, каждая частичка ее тела помнила маленькие ручки Эммы на огромном животе.

Эми откашлялась, включила заднюю передачу и убедилась, что двери заперты. Ехать домой было страшно – она не знала, что ее там ждет. Может, стоит купить пистолет?

А когда она свернула к дому и фары высветили детский домик на заднем дворе, то у нее внутри вспыхнула прежняя надежда, как и всегда, когда Эми сюда приезжала: может, сегодня вечером Эмма вернется.

Она выскользнула из машины, на цыпочках дошла до детского домика и открыла дверь. Внутри лежал слой грязи. От пластика воняло плесенью и одиночеством. Глаза защипало от слез. Ей нужен был только один шанс, шанс начать все сначала, шанс стать лучше.

Всего один шанс сделать все как надо и показать всему миру (и себе самой), что она стала лучше.

после

Я вылезла из машины и разрешила Эмме пойти на детскую площадку. Стайки детей визжали, карабкались и носились друг за другом. Мы находились где-то в Канзасе. Эмма сразу побежала к качелям, схватилась за металлические цепи и устроилась на горячем резиновом сиденье. Потом наклонилась вперед и начала раскачиваться, сгибая и разгибая ноги. Я размяла затекшие ступни, которые уже начало покалывать, и сделала большой глоток кофе. Мы проехали столько миль, что я уже потеряла им счет.

Покидать Чикаго было мучительно. Меня удивило, что я так привязалась к человеку, которого только что встретила. Когда я обняла Райана на прощание, мне захотелось все ему рассказать. Рассказать о матери. О том, что я сделала. Мне хотелось, чтобы он помог. Хотелось везде ездить вчетвером, вместе объедаться пиццей, бродить по Чикагскому институту искусств, аквариуму Шедда и планетарию Адлера. Собирать ланч и устраивать пикники в Грант-парке. В общем, вести нормальную жизнь.