Имперские войны - Сергей Мусаниф

Техник мотнул головой, отпустил кресло и правой рукой отстегнул крепление щитка. Техник оказался женщиной.

– Повезло же мне, – констатировал Дойл. – Ты в порядке?

Она неопределенно мотнула головой. Дойл решил считать этот жест положительным ответом. – Как тебя зовут?

– Энн.

– Отлично, – сказал Дойл. – Не смейся, но меня зовут Конан. На самом деле, Энн, тебе лучше сесть в кресло и пристегнуться. Мы вот-вот войдем в атмосферу, и тогда начнутся перегрузки.

Дойл помог Энн подняться на ноги и усадил ее в соседнее с пилотским кресло. Проследил, чтобы она пристегнула ремни, и пристегнулся сам.

Планета на мониторе увеличивалась в размерах. Скоро она заполнила уже весь обзор.

– Я тебя искал, – сказал Юлий, присаживаясь на свободный стул рядом с Клозе.

Мордовороты из его охраны остановились на почтительном расстоянии, делая вид, что не собираются подслушивать.

– Ты меня нашел, – констатировал Клозе.

– Что мне сказать людям?

– Я бы посоветовал тебе подождать пару дней, – сказал Клозе. – Пока мы не получим свежие разведданные и не узнаем, что произошло с Великим Китаем.

– А сам ты как думаешь, что там произойдет?

– Оно там как раз сейчас и происходит, – сказал Клозе. – Бойня.

– Мы опять облажались, – сказал Юлий.

– Ничего подобного. Ситуация была прогнозируема. Мы с самого начала знали, что Китай нам не удержать.

– Но делали вид, что это не так.

Клозе пожал плечами.

– Не могли же мы всем объявить, что два с половиной миллиарда человек обречены.

– Я вижу, ты уже здорово ориентируешься во всем этом политическом дерьме, – с горечью сказал Юлий.

– Когда убивают одного человека – это преступление. Когда убивают много людей – это политика.

– Кто это сказал?

– Не помню. Вот тебе еще один перл из той же области. Смерть одного – трагедия, смерть миллиарда – статистика.

– Ты предлагаешь мне относиться к сегодняшнему как к статистике?

– Я вижу, что ты воспринимаешь все как глубоко личное. Наверное, так и должно быть, иначе из тебя вышел бы очень хреновый правитель, но… Может быть, ты воспринимаешь все как слишком уж личное. Это война. Потери неизбежны.

– Мы можем их минимизировать.

– Не на этой стадии, – сказал Клозе. – Давай прикинем, что мы могли бы сделать. Исключительно для очистки твоей совести. Эвакуировать два миллиарда человек? Куда? На чем? В какие сроки? Скажи мне, что мы могли это сделать. Скажи.

– Не могли.

– Тогда что? Оголить другие планеты и отправить весь флот на защиту Китая, чтобы две другие группировки таргов могли свободно хозяйничать в наших системах? Мы и так отдали им все, что могли. Пожертвовали одной МКК. Никто не сможет нас упрекнуть, что мы не сделали все возможное.

– Кроме нас самих.

– Я себя упрекать ни в чем не собираюсь, – сказан Клозе. – Я живу в мире с собой и тебе советую заниматься тем же самым. Пилоты в каком-то смысле напоминают медиков. Я имею в виду, у них тоже есть здоровый цинизм. Куда ты дел свой? Я точно помню, что он у тебя был.

– Думаю, что правитель не имеет на него никаких прав.

– Ты угробишь себя, если будешь продолжать думать так, – сказал Клозе. – И это я тебе не как советник говорю.

– А как кто?

– Как я.

Спасательный модуль вошел в атмосферу в группе крупных обломков МКК, что уберегло его от внимания нескольких кораблей таргов, курсировавших в верхних атмосферных слоях.

Тарги работали по поверхности мощными боевыми лазерами. Дойл отключил автопилот и взял управление на себя, чтобы увернуться от одного такого луча, достигавшего ста метров в ширину. О том, что этот луч творил с поверхностью планеты, Дойл предпочитал не думать.

Однажды он видел подобную хреновину в действии. Вековые деревья вспыхивают и сгорают со скоростью спички, попавшей под струю огнемета. Земля плавится, небольшие водоемы мгновенно испаряются, оставляя столбы пара. А если под действие такого оружия попал город… Что ж, его жителям можно только посочувствовать.

– Что ты делаешь? – спросила Энн.

На автопилоте модуль опускался бы вертикально, совершив посадку в первом же подходящем для этого месте. Дойл же заложил дугу, смещаясь в горизонтальном направлении куда больше, чем в вертикальном.

– Ищу море, – сказал Дойл. – Если верить приборам, тут должно быть море. Совсем недалеко.

– Неужели эта штуковина умеет плавать?

– Я очень надеюсь, что это не так, – сказал Дойл. – Очень-очень надеюсь.

– Ты хочешь нас утопить?

– Иногда для того, чтобы подняться, нужно опуститься на самое дно.

Если тарги будут обрабатывать поверхность лазерами, это единственный шанс на спасение. Желательно, чтобы модуль погрузился на пару километров. Вода, конечно, имеет большую плотность, чем атмосфера и космический вакуум, однако Дойл надеялся на немереный запас прочности, которым обладали армейские спасательные модули.

Эта штука должна выдержать давление, уверял он самого себя. Мы пересидим опасность под водой, а потом всплывем, осмотримся и решим, что нам делать дальше. Скорее всего, выбор будет между несколькими вариантами гибели, но Дойл рассудил, что, чем позже ему придется делать такой выбор, тем лучше.

Под ними промелькнул какой-то город, и Дойл поспешил убраться подальше. Если город сейчас не бомбят, это говорит только о том, что бомбардировка может начаться в любую минуту. А летать в облаке несущихся к поверхности бомб Дойл не собирался. Он не настолько сумасшедший, как Клозе.

Вот и море.

Дойл изменил курс, дал задачу автопилоту и вцепился в кресло, ожидая неминуемого удара о воду.

Только бы корпус выдержал этот удар.

Вода была все ближе, и Дойлу показалось, что она выплеснется с экрана и зальет ему лицо. Он даже рефлекторно закрыл глаза, хотя и понимал, что это нелепо. Если корпус не выдержит удара, смерть будет быстрой и относительно безболезненной.

Удар был страшный, но корпус выстоял.

Дойл врубил торможение, чтобы не воткнуться в дно на полной скорости, и через несколько минут модуль покоился в слое ила на глубине около трех километров. Если приборы не врали, конечно. Дойл полагал, что инструменты измерения, рассчитанные на работу в космосе, могут давать некоторую погрешность, находясь ниже уровня поверхности.

Дойл отстегнул ремни, обошел небольшой салон, проверяя его на отсутствие течей. Не обнаружив оных, он с облегчением снял шлем и принялся снимать скафандр.