Луна, луна, скройся! - Лилит Михайловна Мазикина

долго я бок о бок с другим «волком» живу. И чёрт знает, куда мог побежать обиженный подросток! Может быть, сразу топиться. Я вскакиваю и бегу по дорожке, на которой видела Кристо последний раз. Но как я ни спешу, я его не нагоняю; разогнавшись, я выбегаю к выходу с бульвара. Должно быть, он свернул где-то по пути, и я разворачиваюсь обратно, забегая то на одну дорожку, то на другую. Нахожу ещё одну танцплощадку и какую-то беседку; мешаются люди, но я стремительно лавирую между ними. Я заглядываю в затенённые уголки, и на меня сердито смотрят парочки. Я кружу и петляю, но нигде не вижу кузена. Наконец, меня выносит обратно на «нашу» танцплощадку. Я оглядываюсь и бегу дальше, но из какого-то поворота выскакивает Кристо и хватает меня за руку:

― Тьфу ты, шибанутая! Я тебя уже чёрт знает сколько ищу!

Я молча пытаюсь ударить его в грудь кулаком, но он перехватывает и вторую руку:

― Да что такое?!

― А какого лешего ты убежал?! Меня одну оставил! И… чего ты голый?!

На Кристо нет рубашки. На голой груди блестит серебром крестик. Волосы из-под шляпы свисают мокрыми сосульками.

― Я просто сходил к фонтанчику умылся. А рубашку выкинул, чтоб тебя запах не раздражал. Да что ты такая нервная-то, на тебя что, эти твои женские дни надвигаются, что ли?

Я выдираю правую руку и отвешиваю ему звучную пощёчину:

― Не смей говорить мне такие вещи!

Он отступает, прижав ладонь к щеке:

― Да не буду я, не буду, Лилян! Ты чего… плачешь-то чего опять?

― Ничего я не плачу. Тебя жалко, — сумрачно цитирую я.

― Тогда можно я на тропинку вернусь? А то мне кусты спину царапают…

Я отодвигаюсь, давая кузену место на дорожке.

― Лилян, если тебя чего ещё бесит, ты лучше сразу скажи, а?

― Да ничего меня не бесит… уже. Извини. Я зря взорвалась. Спасибо, что… рубашку выкинул.

― Тогда пойдём в кино?

― Пойдём. Туда, где старые фильмы. Если ты в другое не хочешь.

― Да нет, мне нравится старое кино. Там всегда музыки много, поёт кто-нибудь.

― Ну, и пойдём тогда, — я беру его за руку, твёрдо решив про себя купить в первой же попавшейся на глаза аптеке что-нибудь успокоительное и пропить курс.

Глава XII. Открытия и откровения

В Праге мы всё же решаемся снять номер в одном из нелегальных отелей свиданий. Ничего другого мы просто не придумали. Это унылая комната даже без окон, мы торчим в ней целыми днями, засыпая и просыпаясь по очереди: восемь часов я, восемь — Кристо. Только ранним утром мы выходим за продуктами и исследуем еврейские райончики и районы. Поскольку в этот час не спят одни дворники и старики, нужного человека получается найти не сразу.

Эта букинистическая лавка ничем, кажется, не отличается от других — только с мезузы, футляра со свитком внутри, который обычно висит у двери всякого еврейского дома в Праге, смотрит на нас глаз с пронзительно-голубой радужкой. На улице, где всё, кажется, выдержано в тёплых коричневых, красноватых, песочных тонах это голубое пятно тревожит, словно запах кровососа на дверной ручке во время охоты.

Восемь утра, но за прилавком уже сидит продавец — этакий библейский почтенный старец, разве что помельче и поуже в плечах. Важная, пышная, длинная седая борода, крупный нос, бифокальные очки, грубый рыбацкий свитер, лиловый вязаный берет. Он задумчиво пьёт кофе. Тонкие пальцы в коричневых пятнах уверенно сжимают хрупкую, прихотливо изогнутую ручку чашечки белого фарфора. На двери звякает от движения старый бронзовый колокольчик, и продавец поднимает глаза.

— Доброе утро, — нестройно здороваемся мы, робея.

— Доброе утро, «волчата», — отвечает он без большого удивления. — Что, ещё спать не легли?

— Я — «волчица». Это только он — «волчонок». И я по делу… мне надо спросить… что-то.

Мы подходим к прилавку ближе — Кристо чуть позади меня. К моей досаде, наши шаги нерешительны и мелки.

— Можете обращаться ко мне «дядя Зев», — мягко говорит старец, заметив нашу робость.

— Хорошо. Что касается нас, мы бы хотели сохранить… своё инкогнито.

Еврей улыбается.

— Нет. Так не делаются эти дела. Я назвал вам своё имя, и вы назовёте свои имена. Иначе я не смогу с вами говорить дальше. В таких местах, как это, свои правила, молодые люди. Итак, я слушаю вас?

— Лилиана. И Кристо. Нам нужны сведения… надо определить ритуал… к которому, возможно, готовится один вампир.

— Это очень интересный вопрос! Но он будет стоить вам денег, это не те сведения, которые дают бесплатно.

— Да, мы готовы заплатить.

— Действительно готовы? — старец наклоняется, что-то отыскивая внутри прилавка, и, выпрямившись, ставит перед нами нечто вроде пепельницы из хрусталя и серебра. — Пожалуйста, кладите сюда всё, что у вас есть при себе.

— Но при нас все наши деньги! Других у нас нет!

— Так я не понимаю, вам нужна эта информация или вы и без неё походите?

Я достаю кошелёк Надь и, не раскрывая, кладу в «пепельницу». Но Зев не шевелится и смотрит на меня выжидающе.

— Но ведь у нас больше… А! Поняла! — я вытаскиваю серьги и кладу к кошельку; какое счастье, что это не бабушкины. Старец подцепляет одну и рассматривает:

— Хорошее золото.

Он роняет серьгу обратно к кошельку и убирает «пепельницу» в прилавок. Наверное, мы без труда могли бы перепрыгнуть тёмную деревянную столешницу и отобрать назад и деньги, и украшения, когда Зев ответит на наш вопрос, но я уверена, что этого лучше не делать.

— Ритуалы держатся на разных компонентах, как-то: слова, предметы, жертвы, обстоятельства. По ним же они могут быть опознаны. Что же вам известно о компонентах искомого обряда, Лилиана и Кристо?

Мне требуется собраться с духом, чтобы огласить условие, поставленное мне Батори, но тут Кристо из-за моего плеча произносит:

— Песня.

— Какая?

— Лилян…

— Слегка переделанный романс Лорки. «Луна, луна».

— О! Похоже, кто-то мечтает править миром. Или, по крайней мере, другими вампирами. Эта песня, видите ли, в первую очередь — рецепт. И только во-вторую — компонент ритуала. Не знаю, понимал ли сам Лорка, что он пишет. Возможно, на испанском вообще не упомянуты нужные детали, и их внёс переводчик. Собственно, это реформация уже существовавшего прежде обряда покорения Сердца Луны, сделавшая