Божьи воины - Анджей Сапковский

Рейневан поглощал хлеб, колбасу и сыр так, что едва успевалдышать. А жидким пивом чуть не захлебнулся. Насытив первый голод, стал естьмедленнее, жевать тщательнее. Мужчина в серой одежде слуги с интересомприсматривался к нему. Рейневан, наевшись и напившись, ответил тем же.

— Отто де Бергов, — бросил мужчина. — Тот кто тебя сюдазасадил. Он знает о твоих магических способностях?

— В общих чертах.

— Как долго ты сидишь?

— А какой сегодня день?

— Сам... — Мужчина осекся. — То есть Поминание. Commemoratioanimarum[154]

Рейневан высосал из кувшина остатки пива, а корочку хлебаспрятал за пазуху.

— Можешь перестать водить меня за нос, — заявил он. — Когдаты пошел за едой, я осмотрел предметы, которые ты принес, те вон, что тамлежат. Омела, кора березы, веточка тиса, свеча, железное кольцо, черный камень.Типичные атрибуты церемониала для умерших. А сегодня, как следует из твоейоговорки, праздник Самайн. Ты проник через стену, чтобы почтить память этихкостей... причем в соответствии с ритуалом Старших Рас. Следовательно, это былтвой родственник. Либо друг.

— Не точно. Но перейдем к важным вещам. Я посоветую тебе,как избежать голодной смерти. Ты не первый. В oubliette бросали многих, аскелет здесь только один, не считая костей многовековой давности. Послушай какследует. Слушаешь?

— Слушаю.

— Сын Отто де Бергова, Ян, утраквист и гейтман в Таборе.Отто вбил себе в башку, что сыночек-гусит взъелся на него, хочет лишить жизни изаграбастать имущество. Хоть, по моему мнению, это полнейшая чепуха, у Отторазвилась мания преследования. Он за каждым углом видит наемного убийцу, вкаждой пище усматривает отраву. А в каждом гусите унюхивает сына-паррицида[155], отсюда и берется его ожесточенность на калишников[156]. Все очень просто: ты должен признаться, что ты убийца,нанятый Яном де Берговом, при бывший в Троски, дабы прикончить Отто.

— Ты меня вконец утешил, — фыркнул Рейневан. — Отто деБергов прикажет меня колесовать. Если принять, что поверит. Однако емудостаточно будет спросить, как выглядит сын, и шило вылезет из мешка.

— Ты магик. Не знаешь убеждающих и эмпатических заклинаний?

— Не знаю.

— Ну, значит, тебе не повезло.

— К черту! — взорвался Рейневан. — Перестань водить меня занос! Я не хочу, дьявол побери, делать далекоидущие выводы, но ты вошел сюда,холера ясна, через стену. Так отвори ее и дай мне выйти!

Пришелец долго молчал, глядя не на собеседника, а на скелет.

— Сожалею, но это невыполнимо.

— Почему ж?

— Я не могу этого допустить... Сиди спокойно, иначе я наведуна тебя Constricto[157]. А ты на собственной шкуре испытал,что твоя магия моей не ровня,

В голосе пришельца прозвучала похвальба — и именно этапохвальба помогла Рейневану разрешить загадку, сыграла роль катализатора,благодаря которому мутный раствор сделался прозрачным. Было также не исключено,что именно голод так обострил восприятие.

— Подумать только, — медленно проговорил он. — Подуматьтолько, ведь я прибыл в Троски именно для того, чтобы встретиться с тобой.Именно с тобой.

— Да неужто?

— Мне с тобой в магии не состязаться, — цедил словаРейневан, — ибо ты действительно могущественный чародей. К тому же полиглот,никто во всей округе не пользуется словом oubliette. Если б я сбежал отсюда помагическому проходу, если б загадочно исчез, объявили бы тревогу: в Троскахдолжен скрываться чародей. Чародей, способный преодолевать магически охраняемуюяму. Поскольку сам эту магическую защиту и устанавливал. Я попал в Троски,чтобы встретиться с тобой, мэтр Рупилиус. Чтобы получить от тебя совет.

— Могу поздравить с богатой фантазией, — буркнул мужчина. —Тебе только романы писать... Что ты делаешь, черт побери?

— Хочу отлить. — Рейневан остановился около скелета,расставив ноги. — А что?

— Отойди оттуда, шлюха твоя мать, — взвизгнул пришелец. — Отойди,слышишь! И не вздумай поро...

Он осекся, подавился недосказанным словом. Рейневанповернулся с торжествующей улыбкой на губах.

— Так я и думал, — сказал он. — Не родственник, не друг, вДень Поминовения приходит к останкам со свечой и омелой. И впадает в ярость,когда кто-то хочет эти останки обос... описать. Потому что я на твоисобственные кости помочился бы, верно? Ведь это же твои собственные кости здесьлежат, мэтр Рупилиус Силезец, специалист по астральным телам и бытиям. В этойяме умерло твое тело, но не твоя личность. Ты астрально перенесся в чужуюфизическую форму. В форму того, чей дух пересадил в собственное тело. И коговместо тебя здесь убил голод.

— Просто не верится, — проговорил после долгого молчанияРупилиус Силезец. — Просто не верится, какие титаны интеллекта прозябают втунев нынешние времена по тюрьмам.

* * *

Рейневан долго оставался в одиночестве. Достаточно долго,чтобы решить, что пришел черный час и настало время сжевать корочку хлеба,именно на такой случай оставленную. Исчезая в стене, Рупилиус Силезец оставилего в страшном одиночестве, в страшном страхе, но еще более страшной была пытканадеждой. «Вернется, — билась у него в голове обманчивая надежда. — Невернется, оставит меня здесь на гибель, — подавала голос логика. — Зачем емувозвращаться, какая ему польза меня выручать? Проще оставить в oubliette, забыть,вычеркнуть из памяти...»

Наверху замигал огонек, звякнул металл. «Вытаскивают, —подумал Рейневан. — Есть надежда... Нет... Не иначе как де Бергову невтерпеж. Ион решил вырвать у меня показания другим способом. Вытащат меня отсюда, нотолько для того, чтобы затащить в палаческую...»

Наверху что-то громогласно грохнуло, щелкнуло, зазвенело,решетка со скрежетом открылась, что-то застучало и захрипело. Кто-то заслонилсобою свет, в темноте неожиданно возник контур спускаемой лестницы.

— Вылезай, Рейневан, — послышался сверху голос РупилиусаСилезца. — Живо, живо!

«Я ему не сказал, как меня зовут, — сообразил Рейневан,карабкаясь по истертым перекладинам. — Не сообщил ему своего имени, а тем болеесемейного прозвища. Он или телепат, или...»

Наверху оказалось, что именно «или». А Рейневан застонал вхорошо ему знакомом и достойном медведя объятии.