Удар отточенным пером - Татьяна Шахматова

– Что угодно, – пожала плечами Ада Львовна. – Каждый понимает в меру своей испорченности. – Хвостом махать или хлыстом махать. Вариантов много.

– Может быть, хорьком махать? – уточнила девушка.

– Может быть, – криво улыбнулась Миллер, а в зале снова раздалось несколько разрозненных смешков.

Одного примера явно не достаточно. Я знал, что Жильцов любил задорные заголовки, и помнил, что было еще.

– Пульни ей на электронный адрес: tereza.собака. pronovosti, – попросила Вика, заметив, что я полез в свою фототеку. Сама она яростно строчила огромный спич в формате эсэмэски на своем телефоне.

Журналистке с ником tereza понадобилось меньше минуты, чтобы и второй заголовок оказался выведенным на экран. «До Москвы вагончик катит / Карнавалов в нем сидит / Вот-те нате, *** в томате / Ему Путин говорит». Под заголовком разместился коллаж: из окна вагона, перегороженного тюремной решеткой, торчит лицо директора завода Карнавалова, который, судя по тексту статьи, поехал в Москву на встречу Президента России с крупными промышленниками.

Аудитория ахнула и разразилась смехом. Селиверстов выругался.

– Как эксперт-филолог можете ли вы прокомментировать использование нецензурной брани в адрес руководства завода? – так же нежно, но настойчиво уточнила девушка.

– Я снова не вижу здесь мата, – невозмутимо ответила Миллер. – Повторяю, здесь может быть любое другое слово, не обязательно мат.

– Например? – не сдавалась плюшечка.

– Вот те нате – жук в томате… Или зуб в томате.

– Или, может быть, труп в томате, – выкрикнул кто-то из журналистов.

Зал взорвался дружным смехом.

– Тогда это уже угроза! – снова выкрикнул кто-то с места. В эфир эти выкрики не шли, так как журналистам не успевали подавать микрофоны, однако оживление в зале не могло не ощущаться на экране.

– Это переделанная матерная частушка, которая зафиксирована в словарях ненормативной лексики, – наконец громко в микрофон произнесла журналистка. – Все русскоговорящие люди прекрасно понимают, какое слово вы маскируете, говоря «жук», «зуб» и другие слова из трех букв.

«Из одного бокала пьют и ж… лиз и лизоблюд», – кинул я следующий заголовок.

– А здесь вы тоже предложите поставить жуколиз или жаболиз? – снова спросила журналистка, не давая Миллер возразить. – Или вот.

На экране появились:. «Руководство жрут, … А нам не во что обуться».

– Какие глаголы тут в рифму попадают? Много назовете?

– Ну если вам только матерные слова приходят в голову, что я могу сделать? – покачала головой Миллер и со скучающим видом отвернулась.

Плюшечка растерянно оглядела зал. В руках она вертела микрофон, наклонив его, как будто не знала, куда деть.

– Самолет на Запад катит, Солженицын в нем сидит. Вот те нате… – плюшечка сделала паузу, читая с экрана, и усмехнулась: – Зуб в томате – Белль, встречая, говорит. – Это я кинул ей ссылку на современный словарь ненорматичной лексики, где частушка была зафиксирована в ее первоначальном варианте.

На сей раз студия просто утонула в хохоте. Смеялся ведущий, менеджер программы прикрывала лицо папкой, улыбались даже операторы за стойками. Миллер же сидела все так же отвернувшись, демонстративно игнорируя.

– Эта частушка родилась в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, – продолжала плюшечка. – Когда Солженицына лишили советского гражданства и наградили Нобелевской премией на Западе.

– Я бы хотела уточнить! – поднялась со своего места другая журналистка, стройная высокая девушка, похожая на студентку-отличницу. – У меня вопрос в продолжение темы, которую поднял мой коллега про устаревшую риторику профсоюзной газеты, – начала она высоким уверенным голосом, лишь изредка выдавая себя тем, что косилась на экран своего смартфона. – Большевики выделили две основные, на их взгляд, для начала двадцатого века проблемы. Первая – отсутствие земельных наделов у крестьянства. Крестьянин должен был арендовать землю, и это новая технология, пришедшая на смену крепостничеству, являлась по своей сути экономической кабалой. Отсюда лозунг: «Землю крестьянам». И вторая проблема – получение сверхприбылей в промышленности, которое достигалось за счет очень длинного рабочего дня наряду с тяжелейшими условиями труда и жизни вообще. Отсюда лозунг: «Фабрики рабочим». Реальные проблемы, реальные лозунги. Что же стоит за лозунгами профсоюза «Единым фронтом» и газеты «Рабочая сила», если сейчас экономические условия совершенно иные?

Миллер огляделась по сторонам, как будто ждала откуда-то помощи. Судя по всему, она надеялась на сюжетную врезку, но редакция, прижученная корочками Бориса, на помощь эксперту не спешила.

– Я не слишком хорошо разбираюсь в экономической ситуации… Я все-таки филолог, а не историк, – начала Миллер, и в этот самый момент Вика снова нажала на кнопку отправки СМС, там было только одно слово: «давай!».

Девушка-отличница опустила глаза на экран и тут же прервала Аду Львовну на полуслове:

– А я вам поясню экономическую ситуацию, – резво и даже нагловато вступила она, от неожиданности Миллер на секунду замолчала, и этого было достаточно, чтобы журналистка полностью перехватила инициативу.

– Риторика, которую использует профсоюз, ковалась в условиях сверхэксплуатации. Сейчас она выглядит по меньшей мере нелепо, а если задуматься, то и опасно. Насколько лозунг «Нам нечего терять, кроме наших цепей» смотрится актуально при конкурсе два-три человека на место в «Русский минерал»? Да, проблемы есть, – продолжала девушка. – Это и недостаточное медицинское обслуживание, проблема финансовой эффективности, необходимость обновления оборудования, травматизм. Но это другие проблемы! Это совсем не то же самое, что требование двенадцатичасового рабочего дня вместо шестнадцатичасового, как было накануне революции девятьсот пятого года. Это совсем не то же, что списать больного человека на попечение семьи или на улицу, как это было опять же перед революцией девятьсот пятого года. Сейчас совершенно другое время, а слова газета выдает те же самые: «Долой класс эксплуататоров!». Как филолог, специалист по словам, можете ли вы объяснить такой лингвистический парадокс?

Девушка подчеркнула слово «лингвистический», давая понять, что отвертеться от ответа Миллер не удастся. Ада Львовна выпрямилась:

– Проблемы не совсем те же, тут я совершенно с вами согласна, но эмоциональный посыл, который несет эта газета, чрезвычайно важен для рабочих, и этот посыл, посыл борьбы за свои права… Законные, заметьте, права, права человека. А потребности человека во все времена одинаковые. И здесь…

– А помимо эмоционального посыла предлагаются ли какие-то конкретные действия? – прервала журналистка, наверное, слишком резко, но ей приходилось напирать, потому что, несмотря на высокую скорость реакции Вики и ее чудовищную скорость печати, наша информационная цепочка работала с отставанием, а на ответы Миллер студия реагировала неоднозначно.