Тело Папы - Агостино Паравичини - Бальяни

Почитание, культ, сцены исцеления, споры. Помимо разнообразия удивляет и хронологическая концентрация таких эпизодов начиная с кончины Гонория III, особенно в третьей четверти XIII века. На самом деле все они взаимосвязаны. Ритуалы смирения напоминали правящему папе, что его жизнь коротка, а власть преходящая, ритуалы и риторика очищения наставляли его в том, что высочайшее служение, приближавшее его ко Христу, должно было поддерживаться чистотой и невинностью в земной жизни. Собранные здесь свидетельства показывают, что в середине XIII века эта связь не нарушалась и после смерти: умирая, папа теряет власть, но сохраняет свое положение в апостольском преемстве, среди «святых тел» наследников Петра[625].

Папский надгробный памятник, сегодня находящийся во францисканской церкви Витербо в этом плане весьма примечателен[626]. Лежащая фигура, gisant, первая на итальянской земле, являющая черты, которые, возможно, имитируют реальность: лицо старика с закрытыми глазами. Этот натурализм отражает не старость усопшего, а физическую бренность. Лишенное всяких признаков физической красоты, усталое старое лицо Климента IV говорит о непреложности смерти[627]. Над лежащим телом изображена Ядвига, которую этот папа канонизировал в Витербо в 1267 году, она выступает посредницей между ним и Богоматерью. На фронтоне была поставлена статуя, которая в одном древнем тексте идентифицирована со святым Петром. Эта гипотеза убедительна, потому что и на гробнице Адриана V (1276) мы видим апостола в аналогичной позиции, где он являет собой бессмертие папства. «Папа тоже умирает», но власть папы, potestas papae (восходящая к Петру) вечна.

Веризм надгробной фигуры Климента IV, возможно, связан и с какой-то рефлексией генерал-министра доминиканцев, и в ней проявился интерес ордена проповедников к телу папы в его бренности[628]. Особый акцент на максиме «папа тоже умирает» в эти десятилетия находит поддержку в не менее сильном народном почитании его праха и гроба. Прах оспаривают друг у друга каноники и доминиканцы Витербо, но выступают они на самом деле с двух не столь уж непримиримых фронтов: физическая бренность папы укрепилась в поминовении его как святого[629]. То же касается Григория X (1271–1275). Его жизнеописание – первая из папских биографий XIII века, где приводится список посмертных чудес покойного и где одновременно настойчиво проводится мысль о плотской чистоте, munditia carnis, понтифика при жизни. Папа жизнью своей, служением и смертью даровал «нам полезный пример», он умер с «блистательной победой над миром, плотью и дьяволом, сделавшись сожителем ангелов»[630].

Память о папах – часть апостольского преемства. Идея эта не была новой, но именно в XIII столетии она, как мы видели, нашла осознанное выражение на разных уровнях: в риторике, ритуалах, памятниках и в практике благочестия. В середине века к поминовению усопших пап и кардиналов папство добавило еще и ежегодную поминальную литургию. Это решение в августе 1259 г. принял Александр IV (1254–1261): отныне 5 сентября папа с кардиналами должен был служить торжественную мессу в честь своих предшественников и усопших кардиналов. Службу предлагалось проводить в различных капеллах, вечером и ночью, с девятью чтениями и cum nota. В этот день папе полагалось накормить двести нищих, а каждому кардиналу – еще по двадцать пять[631].