В поисках белой ведьмы - Танит Ли

Я вспомнил, как на корабле Чарпона я играл в гребца, выжидая. Моя Сила была козырной картой в рукаве. Тогда я греб, развлекаясь, только ради игры, потому что знал, что в любой момент могу возобновить свою главную роль — роль бога-волшебника. Теперь я греб без надежды на это превращение. Моя Сила была как лев, посаженный на цепь. Я бы освободил ее, чтобы исцелить или защитить себя, это происходило непроизвольно. Я больше не собирался выпускать на свободу мои способности, господствовать над другими просто потому, что это было удобно мне и сохраняло мне монеты и труд. Если я чего-нибудь и боялся еще, то по-моему я боялся, что нарушу это решение. Тяжелая однообразная работа веслами натерла мне кровавые мозоли. В Бар-Айбитни я разнежился, и это горькое лекарство пойдет мне на пользу.

Мы покидали одну пустыню для другой, ибо море — это тоже пустыня. Кроме того, существуют пустыни души, даже более обширные, чем любое пространство мира с побелевшими костями. Я все еще находился в пустыне и буду оставаться в ней, пока не найду ответы на вопросы моей жизни, если вообще когда-нибудь они будут найдены. Величественный размах миндального ландшафта, свободного от комфорта, был совершенно пуст: колодцы дружбы, привязанности, любви, из которых пила человеческая душа, пересохли. Передо мной через весь простор маячила цель из белого камня: обиталище колдуньи — пусть даже в конце пустыни или просто на горизонте, с другой пустыней за ним, я не смогу рассмотреть ее, пока не дойду туда.

Как я и рассчитывал, мечта о западном золоте завладела Ланко. Вот уже тринадцать дней стояла теплая гнетущая ветреная погода. «Чайка» бежала между внешними островами, заходя в порты в поисках таверн, секса, сделок или грабежа, время от времени улепетывая, как ошпаренный черный кот, перебежавший дорогу перед погрузкой в масрийском порту. Острова были скалистые, торчавшие из глубин океана толстыми ломтями. Холмы внутренней части островов были покрыты лесами, где бегали дикие бараны. Там жили люди старой крови, занимавшиеся преимущественно рыбной ловлей. На возвышенностях догорали большие ритуальные костры, все еще дымящиеся, когда корабль проходил мимо. Это был праздник древних хессеков — Сжигание Лета, — целью которого было умилостивить зиму, несущую штормовые ветры, дожди и бурное море. Команда гребцов была разделена на две вахты и менялась через два часа. Ночью корабль шел под парусами. Когда судно заходило в порт, гребцы тоже сходили на берег, чтобы попировать или расслабиться так, как им того хотелось. Они делили награбленное добро наравне со всей командой и после тяжелой вахты запивали вином и куисом соленое мясо и сухари. Они были неотъемлемой частью команды, когда их преследовали масрийцы или когда они сами преследовали какое-нибудь судно. Я сделал это открытие, когда однажды ночью нес вахту на «Чайке», ввязавшейся в такую историю. Сначала я подумал, что мы спасаемся от преследователей, пока нелестные крики несчастных в мой адрес не открыли мне глаза. Маленький торговец, сбившийся с курса на пути с Тинзена и стоявший на якоре у какого-то острова, был обнаружен хищным взором Ланко. Барабанщик бил как сумасшедший, скалясь и подбадривая криками, в то время как мы рвали руки о весла. Вскоре «Чайка» протаранила этого невезучего торговца. Последовал удар шпангоутом, и люди попадали со скамеек, а в следующий момент какой-то бешеный пират карабкался на борт судна, чтобы принять участие в грабеже.

Я выбрался на палубу и увидел, что торговый корабль заваливается на бок. В его правом борту зияла пробоина, верхняя палуба освещалась факелами. Это было не масрийское судно, а галера с Тинзена, черная как смоль, с единственным красно-черным парусом. Железная абордажная лесенка помогла людям Ланко в их опасном деле. Пираты сражались около нее, а затем возвращались с мешками и бочонками. Тинзенцы не дали достойного отпора, они трусливо отступили в свете факелов, молясь своим древним богам и призывая обрушить на судно Ланко самую злую чуму, подобную той, что обрушила на Бар-Айбитни Возлюбленная Масри.

Когда все успокоилось и мы продолжили свое плавание в ночи, оставив позади ярко горящее, стонущее судно торговца, команда «Чайки» веселилась, запивая все это куисом. Пираты показывали друг другу нитки черного жемчуга и фигурки их молочного жадеита. Возник вопрос: зачем теперь идти на запад? Я прислонился к поручням, наблюдая за всем этим. Я понимал, что этот корабль был для меня средством достижения цели, однако мне не хотелось заставлять Ланко что-нибудь предпринимать по этому поводу. Вопрос разрешил сам Ланко, появившись в грязном вельветовом масрийском кильте и рубашке.

— Мы поплывем на запад, потому что я так решил и потому что этот полуголый шрийский господин, стерший себе руки о наши весла, обещает нам золото. Реки золота, озера золота и драгоценные камни, растущие на кустах. Не так ли? — Он кивнул мне. Я ничего не ответил. Ланко оглядел команду и продолжал:

— Неужели мы забыли, что корабль повешенного Джари вернулся оттуда так нагруженный богатством, что чуть не утонул? — Опьяневшие от добычи и куиса псы Ланко затявкали в его и мою честь. Они называли меня благодетелем и заявили, что тинзенская галера была ограблена ими благодаря моей удаче. Ланко, сверля меня маленькими глазками, предложил мне часть добычи. Я отказался. Он сказал:

— Давай, шриец, не путешествуй налегке. Что из того, что в твоих пожитках лежит кошелек с серебром?

Я уже знал, что кто-то копался там, не он, но ему рассказали.

Я все еще ничего не говорил. Он ухмыльнулся моему молчанию и оглядел меня, обнаженного до пояса:

— Никогда не был в битве? — спросил он.

— Я не проиграл ни одной битвы, — сказал я.

Я понял, что он вспомнил, как я отразил его нож.

Улыбаясь, он ушел.

На четвертый день они поймали очень большую рыбу. Ее мясо было сладкое на вкус, мне было наплевать на нее, но люди Ланко, почитая эту рыбу деликатесом, восхищались и говорили, что это тоже большая удача. Теперь они считали себя не просто пиратами, спасающимися от закона, и не бродягами, пустившимися в очередную авантюру, но отважными искателями приключений, идущими под парусами к неотмеченным на карте землям. Теперь у всех на языке были легенды, мифы и истории, рассказанные людьми Джари, до того как их повесили, об огромных белых акулах, плавающих в западных морях, которые скорее будут играть с людьми, нежели пожирать их. О девушках с рыбьими хвостами, однако не лишенных органов удовольствия. На юго-западе лежат земли, в которых построенные изо льда корабли воюют между собой, таранят друг друга под огромными звездами. В северо-западном направлении море теплее, но вершины гор покрыты шапками снега. Однажды в сумерках, когда гребцы из моей вахты грызли и жевали свой ужин, я уловил имя Карраказ. Этого было достаточно, чтобы взволновать меня, как и других. Я спросил рассказчика, о ком он говорит.

— О, это своего рода богини, — ответил рассказчик. — Ей поклоняются на том побережье.

— А как она выглядит?

— О! — он округлил глаза. — Она десяти футов высотой, груди у нее как головы змей, а голова — как голова грифа, — он взорвался грубым хохотом на мой невинный детский интерес к богине. Все, что он почерпнул из рассказов команды Джари, было только имя, больше он не знал ничего.