Бета-самец - Денис Гуцко

И строй, успевший сомкнуться ломаными кольцами вокруг Антона и восьмерых дембелей, неожиданно дружно отозвался: ну да, да, всё так, правильно говоришь. Дембеля третьей роты переглядывались. Заметно было, что каждый из них примеривается к тому, чтобы замесить Антона здесь и сразу. Но офицеры хоть и оставили солдат одних, покуривали неподалеку. Формы-то уже нет, а влипнуть за драку сейчас можно по полной. Такими их в части еще не видели: злыми, но бессильными.

— Короче. Я мешок еще ночью в окно выбросил. Не знаю, почему до сих пор не нашли. По закону нужно жить, пацаны. По закону.

Уверенность, с которой держался Антон, гипнотизировала. По рядам прокатилось: «Конечно. Если каждый так будет, что получится? Вышел дембель, всё, ты уже не дед. Не положено».

Послышался сбивчивый мат, Антона назвали особистским шнырём, обещали затолкать ему нос по самый затылок.

— Полегче, милые, — усмехнулся Антон, ни на секунду не стушевавшись. — Вы же не тупые, всё понимаете. Один мой звонок, и вы хрен до дому доедете. И особый отдел тут совсем не при делах.

Уже слышались приближающиеся шаги офицеров — не выдержали назначенного получаса, — звучали команды взводных.

Часть еще помаршировала, поприседала и поотжималась — пока дневальный по столовой, который нес завтрак в санчасть, не наткнулся на мешок с формой.

Под впечатлением от случившегося в тот день я решился на некоторую дерзость: посоветовал командиру штаба, чтобы опасную дембельскую восьмерку отправили домой в тот же вечер. Тот опешил. И ответил мне как-то совсем не по-командирски:

— Их же завтра отправляют, всех одной командой. Часть на смотр, а этих с утреца на вокзал.

— Лучше прямо сегодня на вокзал, тырщ мандир, — сказал я, на всякий случай поправив ремень и одернув складки гимнастерки. — Может большая неприятность выйти. Из-за того камуфляжа.

И на вокзал со свирепыми обиженными дембелями отправили старшину Бану. Какой же это был для него неприятный сюрприз…

— Тонька белье в секс-шопе прикупила. Такое. Со специальными дырками, блин! А тут с этими быками дубоголовыми всю ночь пришлось бухать на вокзале. «Бану, ты что, брезгуешь? Бану, ты что, нас не уважаешь? Тьфу!»

Антон был прекрасен в те дни. Слава его была безгранична. Дежурные по кухне добровольно жарили ему мясо из своих заначек. Не на комбижире, на настоящем растительном масле. Со специями. Антон ел мясо, ни от кого не скрываясь, и щедро угощал всех, кто к нему подсаживался.

Так решительно и глумливо расправиться с дембелями-отморозками — он был шериф из вестерна. Я любил его всем сердцем. Мне даже замечталось, что теперь в полку начнут меняться порядки. И отвратная дедовщина… ну, если не прекратится, то станет хоть немного гуманней. Упорядочится, что ли. А это уже что-то.

О Сереже не забывали, но и без него нашлось, о чем поговорить. Все чаще в беседах с Топилиным председатель упоминал о своих текущих заботах: за тканью нужно съездить, нитки подобрать, новенький раскройщик снова партию спинок запорол… партия небольшая, но уже в четвертый раз… прогнать рука не поднимается, жалко отца многодетного. Топилин слушал внимательно, непременно что-нибудь хвалил. «Учет у вас серьезно поставлен. Машины в идеальном порядке».

Цеховое и само нередко вторгалось в неторопливые беседы, разливавшиеся по просторному сумеречному залу. Мастер Борис Евгеньевич входил в дом, предварительно испросив со двора разрешения у Жанны Константиновны. Евгеньича было слышно издалека. Громко стукал калиткой, вызывал Жанну Константиновну к окну.

— Можно зайти? По срочному.

— А позже никак? Гость у него.

Позже обычно никак было нельзя. Работа в «Зорьке», судя по всему, кипела.

— В зале! — бросала хозяйка и недовольно ворчала:

— Снова пришел отвлекать, ничего сами не могут, бестолочи.

Допущенный к начальству, Евгеньич продолжал сигнализировать о своем приближении: топал по крыльцу, покашливал, усиленно вытирал о коврик подошвы сапог прежде чем натянуть на них бахилы, — наконец отрывисто стучался. Заслышав его еще у калитки, председатель четко, безупречно сохраняя мелодику, заканчивал хитросплетенную фразу — что-нибудь вроде: «И прежде всего их вековая лень и тьма египетская в головах вынуждают образованных, талантливых людей, способных исправить ситуацию, либо уезжать, либо смиряться с невостребованностью».

— Чего тебе? — спрашивал он, оборачиваясь к отворившейся двери.

«Волшебник», — восхищался Топилин, наблюдая за мгновенным преображением: только что про тьму и невостребованность — и вот уже бросает Евгеньичу небрежно: «Чего тебе?» А потом, выслушав жалобу на шпульку, которая клинит в новом «Зингере», распоряжается с нарастающей строгостью отвезти «Зингер» в сервис, дождаться, пока проверят, а перед выездом напомнить раскройщикам об очередности заказов — и чтобы обшлага не забывали прихватывать.

Однажды бригадир заявился в печали.

Рудольфович, разглядев его, заранее застонал.

— Ну, опять?

— Ну да, — Евгеньич замялся. — Про костюмы женские вспомнил.

И тоже застонал, жальче и тише.

— Забыли лейблочки пришить на «элегансы». Да как не забыть, их же сначала не привезли, — сходу принялся оправдываться бригадир. — Потом привезли, а мы уже шить начали. Ну и вылетело.

Председатель вскинул вверх палец, Евгеньич умолк.

— И что, уже упаковали?

— Половину.

— Минус пятнадцать процентов от премии, Евгеньич.

Евгеньич дернулся что-то сказать, председательский поднятый палец его остановил.

— Не обсуждается, — отрезал Рудольфович. — Сейчас бегом распаковывать и пришивать. Позвоните заказчику, предупредите, что партию задержим. И чтобы ни одна вещь не осталась без лейбла. Опозорите к чертовой матери!

— Исправим, Иван Рудольфович, — заверил бригадир. — Вылетело напрочь. Главное, помнил-помнил, а потом забыл.

Председатель уже встал, всем своим видом давая понять Евгеньичу, что тот может быть свободен.

— Вот так и живем, дорогой Антон Степанович, — сказал он поднимающемуся из кресла Топилину. — Без прямых указаний дело стопорится наглухо. Все следует продумывать самому, от и до.

Топилин понимающе кивнул.

— И объявите аврал, вызовите всех! — бросил Рудольфович вслед удаляющемуся бригадиру.

Взял Топилина под руку, потянул к выходу.

— Идемте, любезный Антон Степанович, покажу вам мое непутевое детище.

Асфальтированный дворик был окружен забором, который с двух сторон срезал склоны ложбины и поднимался вровень со строением. В углу красовались два микроавтобуса «WV» и вазовская «четверка». «Наш автопарк», — говорил о них Рудольфович. Из-за угла вышли два мохнатых ирландских волкодава. Следом, догоняя их на коротеньких, бодро барабанящих лапках, выскочил Боб. Глянул на Топилина без интереса. Ирландцы понюхали воздух и остановились, безучастно оглядев двор. Боб скользнул под микроавтобусы.