"Пятая колонна" и Николай II - Валерий Шамбаров

А большевики открыто мутили воду. К ним присоединялись анархисты, левая часть эсеров, рассудившая, что большевики более «революционные», чем «соглашатели» из эсеровского руководства. Заводы бастовали по любому поводу. Теперь положением в нашей стране озаботились уже и Англия, Франция. В общем-то, революция обеспечила все, чего они желали. Ослабленная Россия выбыла из числа мировых лидеров, попадала в экономическую зависимость от Запада, через новых правителей ее политику можно было легко регулировать, а насчет обязательств перед ней больше не вспоминали. Но ведь нужно было завершить войну.

Бьюкенен писал: «Для нас пришло время сказать откровенно русскому правительству, что мы ожидаем сосредоточения всей энергии на реорганизации армии, на восстановлении дисциплины на фронте и в тылу» [13]. Указывал, что мятеж большевиков дает прекрасный повод расправиться с ними. Аналогичные рекомендации давали французы: уничтожить Ленина и Троцкого, разогнать Советы, Клемансо отзывался о них: «Банда мошенников, оплачиваемых тайными службами Германии» [88].

Но и русская общественность быстро увидела, что Керенский, невзирая на славу «спасителя Отечества», почему-то не спешит его спасать. Надежды патриотов связались в это время с Корниловым. Вокруг него смыкались офицерство, казачество, интеллигенция. В его поддержку подали голос те же самые «герои» Февральского переворота, оказавшиеся не у дел — Львов, Гучков, Родзянко. Те же самые организации, стоявшие за ними — партии кадетов и октябристов, ВПК, Земгор, ядро Думы, — подталкивали Корнилова действовать решительно, на Московском Государственном совещании ему устроили триумфальную встречу, несли на руках.

Жесткую линию Верховного Главнокомандующего в полной мере одобряли и державы Антанты. Бьюкенен докладывал в Лондон: «Все мои симпатии на стороне Корнилова… Он руководствуется исключительно патриотическими мотивами». Делать ставку на Корнилова советовали британскому правительству военный представитель при русской Ставке генерал Батлер, заместитель министра иностранных дел Сесиль. Французский премьер-министр Рибо писал послу в Петрограде Нулансу: «Все союзники чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы Керенский и Корнилов сумели организовать энергичное правительство». Англия и Франция провели совместную конференцию и постановили — поддержать Корнилова [88].

Его план предусматривал установление диктатуры, но не единоличной, а диктатуры правительства. Намечалось направить в Петроград надежные войска, разогнать большевиков, разоружить и расформировать разложившийся 200-тысячный гарнизон, моряков Кронштадта. Если же на их стороне выступят Советы — разогнать и их тоже. После этого предполагалось распространить на тыловые районы законы военного времени, подтянуть армию и твердой рукой довести страну до Учредительного Собрания. Керенский после непростых переговоров согласился. Корнилов отдал приказ 3-му конному корпусу двигаться к Петрограду.

Но 26 августа Керенский сделал абсолютно неожиданный поворот. Поднял шум, будто он «раскрыл заговор», объявил Корнилова «изменником» и на заседании правительства потребовал себе «диктаторские полномочия» для подавления «мятежа». Такая перемена вогнала в транс даже министров. Они решительно возражали. Но Керенский совершил еще один сногсшибательный маневр. 27 августа он распустил правительство и присвоил «диктаторские полномочия» сам себе. От Корнилова он потребовал отменить движение войск к Петрограду, отстранил его от должности, на что не имел никакого права, и назначил Верховным Главнокомандующим… себя. Корнилов отказался выполнить совершенно противозаконный приказ.

Однако за Керенского вдруг вступились… США. Но и Англия, Франция, всего несколько дней назад отстаивавшие правоту Корнилова, по неизвестным причинам изменили позицию. Американский посол Френсис потребовал от Бьюкенена, как дуайена (старейшины) дипломатического корпуса в Петрограде, созвать совещание послов Антанты. Собрались дипломаты 11 государств и вынесли решение — поддержать Временное правительство против Корнилова! Хотя никакого правительства в это время не было! Керенский распоряжался единолично.

Причем мнимый «мятеж» Корнилова дал ему повод освободить из тюрем настоящих мятежников. К Троцкому и его товарищам обратились с просьбой организовать рабочих на отпор «контрреволюции». Керенский распахнул перед Советами оружейные склады, развернулось формирование Красной Гвардии. Но она даже не понадобилась. Железнодорожники под руководством своего меньшевистского профсоюза остановили воинские эшелоны. Казаки и горцы 3-го конного корпуса не могли понять, в чем дело — они ехали защищать правительство, которое вдруг объявило их мятежниками. Корнилов, оставшийся в Ставке, 1 сентября был арестован.

Но со стороны либеральных организаций, казалось бы мощных, сумевших низвергнуть монархию, он не получил никакой реальной поддержки. Не расшумелись газеты гневными протестами, лидеры не предпринимали никаких демаршей, как при аресте Рабочей группы. Вот здесь-то позиция иностранцев сказалась в полной мере. По сути, «корниловский мятеж» стал жестокой провокацией, подорвавшей в России последнюю инерцию стабильности. Кампания против «корниловцев» вызвала новые чистки в администрации, в военном командовании. В войсках она вылилась в буйные эксцессы с убийствами офицеров. Слабенькие устои дисциплины, которые начали было налаживаться в армии, окончательно рухнули.

Воспользоваться таким положением готовился Ленин. В конце июля он жил с Зиновьевым в шалаше в Разливе, пока проходил VI съезд партии, и Свердлов ездил к нему согласовывать документы. Потом Ленина переправили в Финляндию. Но в данное время здесь было тоже небезопасно. После мятежа большевиков и катастрофы на фронте финский сейм осмелел, провозгласил независимость. Однако Корнилов пресек попытку отделиться от России. Восстановил военное положение, сейм распустили, его здание заняли войсками. Усилился контроль армейской контрразведки.

В августе след Ленина «теряется» историками. Советские хроники подразумевали, будто он все еще находился в Разливе. В документах иностранных спецслужб мелькают непроверенные донесения агентов, будто его видели в разных странах, вплоть до Швейцарии. Но с большой степенью вероятности он очутился в Швеции. Как раз в августе швейцарский лидер социалистов Гримм созвал в Стокгольме очередную Интернациональную конференцию — третью, после Циммервальда и Кинталя. Ленин придавал движению «циммервальдистов» важнейшее значение, видел в нем путь к заветной «мировой» революции. Мог ли он миновать такое мероприятие?

Тем более что конференция готовилась под впечатлением событий в России и вопросы намечалось рассмотреть совершенно неординарные. Банкир Олаф Ашберг писал об этом:

«В 1917 г. была сделана попытка, на этот раз в Стокгольме, объединить распавшийся Интернационал. В одну из комиссий запланированной конференции меня пригласили в качестве экономического консультанта… Георг Брантинг и я разработали проект резолюции конференции, обсудили его со многими влиятельными делегатами… Проект резолюции:

— Мы не должны повторять пройденный путь, приведший к вооружению, милитаризации и мировой войне. Твердо заявляем: к этому мы не вернемся.

— Должно возникнуть нечто новое, новый мировой порядок. Этот новый порядок должен быть связан с существовавшей до кризиса организацией общества и стать новой исторической ступенью его естественного развития.