Мастер побега - Дмитрий Володихин

Нелюбимый.

Ледяное шило опять царапнуло желудок Рэма изнутри, и он воспринял эту боль как счастье.

«Надо ехать, – услышал Рэм собственную мысль, прозвучавшую с необыкновенной отчетливостью. – Никуда не денешься, надо ехать. Я увижу ее, я обниму ее…»

И какая хрен разница, что будет дальше? Может, жизни не будет. Отлично, он не против.

Впрочем, как это не будет жизни, когда его Дана жива?! Его эфирная красавица с подводной лодки… Очень даже будет жизнь. Какой-то смысл появится в этой жизни. Станет теплее.

– Как долго ты в курсе? – спросил он у Тучи.

– Вот уж скоро три месяца… Не беспокойся, данные верны, ни малейших изменений.

Хитрый упырь. Друг-то друг, а вон оно как выходит…

– А ты меня, сукин сын, в столицу хотел двинуть. С-сукин сын! Не сказал бы?

Туча ухмыльнулся.

– Во-первых, для пользы общего дела ты нужнее в столице…

– Общего дела?!

– Не ори. Во-вторых… давняя же история, может, у тебя рассосалось уже. А здесь у тебя – дела, привязанности о-го-го какие. Видишь? Не хрен меня упрекать. Я все правильно делал.

И что Туче скажешь? У него сплошь – польза общего дела. «Народу нужно то-то… народ ценит то-то… народу надо помочь тем-то…» Где тут территория для жизни, на которой могли бы уместиться маленькие живые таракашки – люди, причем поодиночке, а не всем скопом?

«Что теперь делать с Тари? Требовать документы и для нее? Вернее, просить, какое уж нынче – требовать… Все переменилось в один момент. Ну вот поедет она в Хонти, а там Дана… Там Дана. Дана и я. Будь Тари ко мне прохладна, будь она мне товарищем, просто товарищем, как она сама мне талдычила столько времени, ну, отвез бы, устроил как-то, объяснил бы… наверное, даже такое можно объяснить», – с горечью думал Рэм.

Если бы, если бы! Выходило иначе.

Тари совсем не холодна, и никакой она не товарищ. Она.. волосами… сапоги. И это – из самой глубины ее души. Излучение многое делает явным… Она не пожелает никому уступать Рэма Стало быть, в Хонти ей быть нельзя. Ни при каких обстоятельствах.

– Туча, существует ли шанс устроить ее здесь?

Тари улыбается, даже не пытаясь вникнуть в суть его вопроса. Туча, ни слова не говоря, двигает на середину стола конверт с пандейскими деньгами и выездными бумагами. Большей щедрости, чем сейчас, он не проявит. Тут никаких сомнений. Ну, хотя бы так…

– Да что там у вас? – безмятежно спросила Тари. – Вы ведете непонятный разговор.

Голос ее нимало не замутнен тревогой. В нем ни страха, ни сомнения, ни недоверия. Если бы она была Рэму просто товарищем, верным товарищем!

Сейчас будет больно.

– Когда я перестал… дергаться?

– Только что, Рэм, – ответил Туча.

– Тари, ты помнишь, как тебя… какая петрушка с тобой происходила чуть раньше?

– Когда, Рэм? Со мной? – Тари по-прежнему счастливо улыбалась. На лице написано: надо же, очнулся мой хороший. Меня выбрал, мой желанный. Сейчас мы его вы́ходим, сейчас мы его поставим на ноги. Сейчас мы ему второй стакан чайку горяченького, а потом – врача Все у нас будет хорошо…

Она еще не поняла.

– Чуть раньше, чем только что.

Она задумалась.

– Я-а.. ну… я… кажется, по радио передавали какой-то задорный мотивчик, и я… да разве важно теперь? Ты очнулся, я зову доктора…

– Нет! Вспомни.

– Ты меня пугаешь, Рэм…

– Я тебя очень прошу, вспомни!

– Мне… Забавно, я, кажется, не очень уловила… какая-то музыка… у меня даже настроение поднялось… я тебе сказала несколько приятных слов… но… странно… не уверена, какие именно…

Он жадно отхлебнул горячего сладкого чаю. Надо же, все очень трудно получается. Любил Дану. Любит Дану. А и здесь прирос сердцем… Трудно рвать. Ерунда Бессмыслица. Больно.

– Выходит, ты ничего не помнишь?

– Что-то приятное… Почему у тебя такое лицо? Со мной приключилось нечто непонятное? Я тоже теряла сознание? Не помню…

Рэм допил чай и взял конверт с хонтийскими деньгами. Надо собираться. Чем он располагает? Надеждой, любовью, неплохим, пусть и незаконченным образованием, подъемными на первое время. Да еще умом наглого критика – впрочем, обладать им становится делом небезопасным. Кажется, пришло такое время, когда ум обязан стать проще и, главное, тише. Иначе его просто конфискуют у владельца прямо с головой… Пора бежать отсюда.

Пора начинать новый побег.

– Наш брак только что развалился, Тари. Прости меня.

– Я... что со мной было? Нет, Рэм, ты скажи… Что со мной было, Рэм?!

Ему сделалось холодно.

Сокамерник Рэма оказался исключительно вежливым человеком Если бы можно было вывести суть вежливости в химически чистом виде, а потом смешать ее с медом и взбитыми сливками, тогда вышло бы то, что не покидало уст этого человека.

– Господин надзиратель! – обратился он медовым баритоном к унтер-офицеру. – Простите за дерзость, не могли бы вы, если вам не трудно, подойти? У меня есть маленькая просьба.

У профессиональных борцов шея становится до такой степени мускулистой, что им неудобно поворачивать костяную коробку черепа, покоящуюся на столь мощном основании, и они поворачиваются к собеседнику всем корпусом. Громила с рожей пещерного медведя из джунглей княжества Лоондаг повернулся на зов узника всем корпусом.

– А? – проревел он.

– Право же, извините за беспокойство, не мог бы я попросить вас подойти, у меня имеется скромнейшее пожелание…

– Ублюдки, рвань! – без гнева ответил ему тюремщик.

– Смилуйтесь над обреченными, господин офицер…

– Я унтер-офицер, тупая башка! – и надзиратель сделал пару шагов в сторону решетки, отделявшей его от узников. На лице у него покоилось бетонное выражение. Мухи жужжат. Надо бы их прихлопнуть, но лучше закатать в бетон.

Рэм перестал следить за их диалогом. Стоит ли суетиться, когда на суету отмерено так мало времени? Похоже, его товарищ не вполне понимает, чем закончится для них эта ночь.

Рэм готовился. Он до странности мало волновался по поводу предстоящего. Ему хотелось подвести итоги. И хонтийская контрразведка предоставила ему шикарную возможность исполнить столь простое желание.

«Для подавляющего большинства жизнь – это процесс потери всего, что дорого. В молодости нам позволяют набрать очки, и надобно торопиться, очень торопиться! Получив кое-что, мы думаем: «Это лишь начало. Это лишь плацдарм для наступления. В дальнейшем я завоюю жизнь и подчиню ее себе, мои владения расширятся». Но в действительности нам едва хватает сил отстаивать тот маленький плацдарм, приобретение молодости».