Ничего не говори - Брэд Паркс

– О господи, – повторила она, – думаешь, это дело рук похитителей?

– Никому другому это просто не нужно. Бедолага, вероятнее всего, случайно с ними столкнулся, и они…

Я изобразил жестом выстрел.

– И что ты собираешься делать?

– А ты как думаешь? Закопаю тело.

– Но…

– Что? Хочешь позвонить шерифу? Сюда приедут полицейские, судмедэксперты, окружной следователь. Одним словом, маленький пикник для представителей правоохранительных органов. Ты этого хочешь?

Жена ничего не ответила.

– Просто побудь с Сэмом дома. Я через час-два вернусь.

Элисон отпустила мою рубашку. Я вышел через черный ход, направился в гараж и взял лопату. Затем вернулся по собственным следам в лес и нашел место, где продолжали пировать грифы. Оказавшись чуть ближе, я побежал, крича и размахивая лопатой, пока они не улетели.

Я подошел к телу Герберта Трифта, которое теперь было полностью на виду. Птицы не успели сильно изуродовать тело. Основные повреждения ему нанесли люди, а не грифы.

Пуля снесла приличную часть верхней половины черепа. В груди зияла сквозная дыра. Это и были два выстрела, которые в четверг слышала Элисон.

Но этим дело не ограничилось. Труп был искалечен: на руке не хватало пальцев, что объясняло доставленную накануне в мой офис посылку. Чтобы затруднить идентификацию останков, убийца пошел на чудовищный шаг и вырвал жертве все зубы.

Все это превращало тело в кровавое месиво. Будучи судьей, я видел немало фотографий с мест преступлений и полагал, что научился с этим справляться. Но я был не прав. Я упал на колено, меня вырвало. Потом еще раз. Меня рвало, пока в желудке ничего не осталось.

С точки зрения закона я, конечно, не был повинен в его гибели. На спусковой крючок нажимал другой человек. Но как быть с совестью?

Я послал Герберта Трифта на смерть. И даже не объяснил, какой опасности он подвергался. В итоге он столкнулся с вооруженными убийцами совершенно безоружный, с одним фотоаппаратом в руках.

– Простите меня, – несколько раз произнес я, пытаясь взять себя в руки. – Мне очень, очень жаль.

Кому я обращал эти слова? Герберту Трифту? Деревьям?

Может быть, Богу? Кого-то из богов я явно сильно разозлил.

На ноги меня подняла та же самая сила, которая помогала все это пережить: Эмма. Если кто-то другой найдет тело и сообщит об этом властям, моя дочь за это жестоко поплатится.

Я отыскал лопату, в том же месте, где ее бросил, и стал копать футах в десяти от тела – достаточно далеко, чтобы на него не смотреть, но достаточно близко, чтобы без лишних усилий подтащить его к яме, когда она будет готова.

Медленно выгребая землю из ямы, я копал могилу Трифту, постепенно складывая в голове фрагменты истории, которая его к ней привела.

Все началось с того, что я разрешил ему следить за нашим домом. Проблема заключалась в том, что за ним наблюдали и другие люди, правда, без моего на то разрешения. Я о них знал, но почему-то не подумал, когда поручал Герберту следить за моей женой.

Перед мысленным взором возникла картина: вот, притаившись в лесу, Герберт наблюдает за нашим домом, используя в качестве бинокля телеобъектив своего фотоаппарата. Вот он с изумлением видит, что одновременно с ним за домом следит и один из похитителей, хотя их вполне могло быть двое и даже трое. Вот он поворачивается и бежит. Злодей стреляет ему в спину. Этого, скорее всего, с лихвой хватило бы, чтобы его убить, но похититель на всякий случай делает контрольный выстрел в голову.

Потом оттаскивает труп сюда, в самую гущу леса, отделяющего дом от дороги. После чего поспешно уродует мертвое тело, на тот случай, если на него кто-нибудь случайно наткнется. Хотя, видимо, весь его расчет строился на том, что лесное зверье доберется до трупа раньше.

Я копал, пока мои изнеженные судейские ладони не покрылись волдырями, а на теле не выступил обильный пот. А потом, когда мне показалось, что яма уже достаточно глубока, использовал лопату в качестве рычага: я подкатил тело к выкопанной яме, уложил его лицом вниз и засыпал землей.

После чего забросал могилу сухими листьями, уничтожив последние следы пребывания здесь Герберта Трифта.

Перед уходом я помолился. Во спасение его души. А заодно, как настоящий эгоист, и во спасение своей.

Все выходные мы с Элисон по очереди играли с Сэмом, сменяя друг друга каждые несколько часов, потому что дольше изображать безмятежность было невозможно.

Что же до остального, над нами как будто сгустился мрак, еще усугубив гнетущую атмосферу, и без того царившую в доме. Где-то рядом притаилась смерть.

Стоило мне закрыть глаза, как перед мысленным взором тут же вставало изуродованное тело Герберта Трифта. Меня преследовал его запах. Вернувшись домой, я принял душ, а когда через пару часов почувствовал, что так до конца и не избавился от тяжелого духа, вымылся еще раз. Но это не помогло: как будто несколько молекул его нутра навсегда поселились в носу, отказываясь уходить.

На Элисон эти события подействовали еще сильнее. Она не видела файла с пытками и ничего не знала о пальце. Для нее смерть в лесу стала первым ярким доказательством того, насколько жестокими могут быть эти люди. Еще глубже погрузившись в апатию, она тихо бродила по дому, поскрипывая дверьми. Жизненная сила и энергия, бурлившие в ней раньше, теперь куда-то исчезли. Она больше не колола дрова и не носилась по дому в поисках очередной проблемы, которую надо было решить. Вверяя моим заботам Сэма, она, убедившись, что сын ее больше не видит, уходила, с трудом переставляя ноги.

В ночь с субботы на воскресенье мне, как и следовало ожидать, приснился жуткий кошмар, словно из готического романа. Сжимая в руке лопату, я бежал по нашему лесу, зная, что где-то в зарослях прячут Эмму. Лес хоть и был наш, но выглядел иначе – более зловещий, более чужой. В первой части сна я продирался через кустарник и колючие заросли, спотыкаясь о невообразимо толстые корни. Они появлялись буквально ниоткуда, только чтобы помешать мне найти дочь. Я то понимал, в каком участке леса нахожусь, то терял всякие ориентиры.

Во второй части я нашел Эмму, но ее, как оказалось, погребли заживо. Из-под земли до меня доносились ее крики. Но как только я начал копать, лопата сломалась. Потом вдруг она починилась, но только чтобы тут же сломаться опять. Опустив глаза, я вдруг понял, что держу не лопату, а пожарный шланг.

Наконец я стал бешено разгребать землю руками, но она вдруг окаменела – лесная подстилка спеклась в твердую, непроницаемую корку. Крики Эммы становились все слабее, и я понимал, что не успею ее спасти.

В этот момент меня разбудила Элисон – я не только кричал, но и пытался расцарапать кровать.

Кошмар был настолько яркий, что преследовал меня почти весь день. Вечером он все еще терзал мою душу – по ощущениям, где-то в районе груди, – пока у меня не зазвонил телефон.