Сделка с дьяволом - Жюльетта Бенцони

Когда часы пробили одиннадцать, молодая женщина решила, что пора немного отдохнуть, чтобы набраться сил. Ведь ей тоже предстояла борьба, пусть и не такая героическая, как ее подруге, но не менее трудная – борьба за свое счастье.

Поэтому она погасила все светильники и свечи, кроме одной, с которой она направилась в спальню. За ней последовала мадам Пушинка. Они поднялись по скрипучим ступеням старинной дубовой лестницы.

Кошка, как бы поняв, что хозяйка не хочет оставаться одна, вскочила на постель и улеглась на одеяле. Гортензия не стала ее прогонять, быстро разделась, легла и почти сразу же уснула.

На другое утро она с удовольствием занималась своим сыном, который очень вырос за время ее отсутствия, затем обошла дом. Вместе с Клеманс, гордившейся тем, что все было в идеальном порядке, она осмотрела шкафы и буфеты. Она помогала Клеманс готовить варенье из айвы, которое они разлили по стеклянным банкам, потом погуляла с Жанеттой и маленьким Этьеном. Затем, вооружившись секатором, она направилась в сад и нарезала целую корзинку поздних роз, которые когда-то так любила Дофина де Комбер, и направилась в маленькую часовню, где была ее могила. Она была полна чувства признательности за те драгоценные подарки, которая сделала ей покойная: теплый дом и сад, но главное – за Клеманс, Жанетту и Франсуа, за мадам Пушинку, которые составляли теперь ее семью. Она вдруг почувствовала, что ей следует пойти поблагодарить Дофину за это, и она долго стояла у ее могилы.

Солнце уже садилось, когда она вернулась домой. Он весь светился золотом и пурпуром заходящего солнца, и это напомнило ей вдруг то, что они с Фелисией увидали в долине Ваграм. Это ее поразило. Закат над Ваграмом знаменовал конец их мечтаниям об Империи; о небо, сделай так, чтобы это не стало символом крушения ее мечты о тихом семейном счастье!

Вечер в салоне показался ей сегодня более тягостным, чем накануне. Чтобы несколько успокоить нервы, она вновь принялась за вышивание, сосредоточившись на работе. Но любой скрип гравия, любой шум, доносившийся снаружи, заставлял ее вздрагивать. Воображение не давало покоя. Она сотни раз подбегала к окну, стараясь увидеть высокую темную фигуру на аллее сада. Иногда ей казалось, что она слышит топот копыт, и тогда она подходила к двери и вглядывалась в ночную тьму.

Эта ночь была тихой и теплой, хотя лето уже подходило к концу. В такую полную свежести ночь было бы так приятно гулять вдвоем и мечтать. Увы! Гортензия оставалась одна. Лишь когда пробило полночь, Гортензия поднялась, погасила свет и отправилась в спальню с тяжелым сердцем.

Еще один день! Еще одна ночь! Время шло, и надежда Гортензии таяла. Она старалась побороть отчаяние, пытаясь найти объяснение упорному молчанию Жана: он еще не вернулся, значит, не прочитал ее письмо. Он заболел…

Но в это она не очень верила, ведь Жан всегда отличался железным здоровьем. Он колебался, стоит ли приходить, его гордость не позволяла ему сделать первый шаг к женщине, которую он считал виноватой… И лишь одно объяснение Гортензия старалась отбросить, самое ужасное: Жан не хотел больше видеть ее, так как больше не любил…

Прошли четыре дня и четыре ночи, и Гортензия почувствовала, что больше не может ждать. Она стала нервной, раздражительной. Из-за бессонных ночей под глазами у нее чернели круги, и это стало серьезно беспокоить окружающих. Франсуа отправился в деревню Лозарг, где жила Сиголена, сестра Годивеллы и приемная мать Жана, но не узнал ничего нового. Ни Жан, ни Годивелла не появлялись в деревне. Сиголена лишь сказала: «Он очень изменился, мой Жан. Он как будто старается взвалить на себя грехи покойного маркиза, и теперь никто не осмеливается даже приблизиться к этому проклятому замку».

Здесь не было ничего утешительного. Тем не менее Франсуа, отчаявшись, решил еще раз попытаться встретиться с тем, кого продолжал считать своим другом. Из деревни он отправился к замку, но, как и в прошлый раз, его встретила Годивелла и сказала, как всегда, что Жана нет дома… Неизвестно, когда он вернется… Получил ли он письмо Гортензии? Да, получил и даже прочел, а потом сунул себе в карман, ничего не сказав. А когда Франсуа спросил Годивеллу, собирается ли Жан прийти в Комбер, старуха пожала плечами и проговорила:

– Лучше было бы, чтобы мадам Гортензия забыла всех тех, кто здесь живет. Ей нечего здесь делать, так же, как и нам с ней.

– Это что-то новенькое. Почему?

– Какой мужчина согласится иметь дело с женщиной, которую носит бог знает где? Которая так легко лжет?

– Я начинаю думать, – разозлившись, закричал Франсуа, – что вы все здесь сошли с ума! Этот проклятый замок помутил вам разум, и вы считаете возможным судить обо всех со своей колокольни. Вы вообразили себя феодалами, которые закрылись в башне и не желают общаться с подданными. Вы, видно, забыли, что хозяином замка, как бы вам это ни нравилось, является господин Этьен и что, если бы мадам Гортензия захотела, она бы от имени сына выкурила вас отсюда в два счета. Она имеет на это полное право. Что касается Жана, если вы его увидите в ближайшие дни, передайте ему, Годивелла, что я считал его более разумным и более добрым. И более смелым! Он что, боится встретиться и посмотреть в глаза женщине, которую обвиняет во всех смертных грехах? Во всяком случае, я ему ничего не сделал, и он мог бы хоть меня навестить. Мне надо сказать ему пару слов…

– Я ему все это передам.

Франсуа ушел, хлопнув дверью, а перед глазами все еще стояла Годивелла у очага. Руки были скрещены на груди, губы плотно сжаты, как будто она боялась сказать что-то лишнее или неблагоразумное.

– Это продлится недолго, – закончил Франсуа свой рассказ. – Мне кажется, там разыгрывается какая-то драма.

– Какая драма? – устало переспросила Гортензия. – Страстная любовь, которую питает Жан к старому замку, воплотившему все его мечты, соединилась со страстной преданностью Годивеллы покойному маркизу. Только и всего! Они вдвоем пытаются возродить страшную легенду Лозарга о последнем владельце, столь похожем на первых сеньоров, настоящих диких зверей, которых охраняли тоже дикие звери, такие, как волки Жана. В этой легенде мне нет места, и Жан воспользовался первым же предлогом, чтобы отдалиться от меня. Возможно, он никогда и не любил меня так, как ему казалось… и как казалось мне…

Ее голос вдруг зазвенел при последних словах как хрусталь, ударившись о камень. Во взгляде Франсуа отразилось сочувствие.

– Вам не удастся меня в этом убедить. Жан вас любил и… продолжает любить по-прежнему. Может быть, еще сильней. Может быть, как вы сказали, он решил жить на горячо любимых развалинах, подобно дикому зверю, и не хочет, чтобы вы оказались в нищете. Ведь вы привыкли жить в роскоши, и у вас есть хороший домик.

– Я не признаю за ним права решать за меня, – жестко сказала молодая женщина. – Может быть, чтобы жить рядом с ним, я соглашусь жить в лишениях…

– Но он-то не согласен с тем, чтобы вы терпели трудности. Потому что любит вас.