Великий Александр Македонский. Бремя власти - Михаил Елисеев

* * *

Скала Хориена – последний оплот согдианцев в борьбе с Искандером Двурогим, именно там собрались те из аристократов, которые решили не покоряться врагу. Возглавлял их сам князь Хориен, хозяин этой твердыни, которая возвышалась на огромной отвесной скале. Ситуация для македонцев усугублялась тем, что на вершину вела одна-единственная дорога, по которой и одному-то человеку трудно пройти, не говоря уже о целой армии и осадной технике. «Скалу опоясывала глубокая пропасть, и тому, кто задумал бы подвести войско к этой скале, нужно было задолго до этого засыпать эту пропасть, чтобы повести штурм с ровного места» (Арриан). Сама природа была против македонцев, зато во главе их стоял человек, умевший брать штурмом любую крепость и мастерски владевший искусством боя в горах. Его не пугала ни сама цитадель, ни горные вершины, ни пропасти, он твердо знал, что нет такой крепости, которую он не сумел бы взять. От эгейского побережья до Индии ни одна твердыня не устояла перед его натиском, а чем эта лучше остальных? Свято веря в свою счастливую звезду, царь приказал начать осадные работы. «Александр все равно взялся за дело: так велико было его дерзновение, на такую высоту счастья он поднялся, что, казалось ему, нет для него мест, непроходимых и недоступных» (Арриан). Поскольку гора была окружена густым лесом, по приказу царя стали делать множество лестниц, чтобы по ним спуститься в пропасть – днем работами руководил сам Александр, а по ночам его подменяла троица телохранителей – Птолемей, Пердикка и Леоннат. Саму армию он разбил на четыре отряда, чтобы работы не прекращались ни на минуту, а люди имели возможность сменять друг друга. Несмотря на бешеный темп, работы продвигались с трудом, солдаты изнемогали в борьбе со скальной породой, но Александр не отступал. «Спустившись в пропасть, солдаты забивали костыли в ее склоны в том месте, где она больше всего суживалась; расстояние между костылями определяли с таким расчетом, чтобы они выдержали будущий настил. Настил этот делали из ивовых плетенок, наподобие моста, скрепляли плетенки между собой и сверху на них насыпали земли, чтобы войско смогло подойти к скале по ровному месту» (Арриан). Самонадеянность – вещь очень опасная, особенно на войне, и согдианские князья, сначала не придававшие значения македонской возне в пропасти и у подножия скалы, были очень неприятно удивлены, когда в их воинов полетели стрелы. Выяснилось, что помешать дальнейшим работам они тоже не могут, поскольку внизу был уже сооружен навес для защиты от стрел. И тут Хориену действительно стало страшно – перед глазами встала растерзанная македонской солдатней Согдиана, ее сожженные города, уничтоженные деревни и вырезанное население. Применительно к себе и своим землям он этого не желал, и, тщательно все обдумав и посоветовавшись с другими князьями, решил вступить в переговоры. Скорее всего он был знаком с тестем Македонца, Оксиартом, потому что просил о встрече именно с ним. Судя по всему, царский родственник смог убедить земляка сдаться его зятю, потому что Хориен покинул твердыню и в сопровождении друзей и родственников предстал перед очами Царя царей, которому и сдал крепость. На следующий день Александр с отрядом гипаспистов поднялся в цитадель, чтобы осмотреть ее и настолько проникся расположением к своему недавнему противнику, что оставил ему и саму твердыню и все земли, которыми он владел ранее. А поскольку македонские войска стали испытывать недостаток продовольствия, согдианский князь щедро поделился с Александром своими запасами, которые он свез в крепость в огромном количестве. «Александр после этого стал особенно уважать его, так как он сдал крепость не по необходимости, а по свободному решению» (Арриан). Вот теперь у Искандера Двурогого действительно стали развязаны руки, и долгожданный поход на Индию стал реальностью. Но не тут-то было! Средняя Азия действительно оказалась для Македонца проклятой землей, и новая беда застала его врасплох. Как зафиксировал Арриан, «в Бактрии и случились горестные для Александра события с Каллисфеном и юношами».

* * *

События, о которых пойдет речь, в исторической литературе обычно называют «заговор пажей», но о нем поговорим чуть позже, а сначала познакомимся с человеком, которого считают чуть ли не идейным вдохновителем этого заговора – греческим историком Каллисфеном. Каллисфен приходился родственником Аристотелю – был внуком его сестры Аримнесты, воспитывался в его доме и одно время жил в Миэзе, где лично познакомился с Александром. Человек, безусловно, талантливый и неординарный, он страдал одним существенным недостатком – огромным самомнением. Иначе чем объяснить такое его заявление, которое он сделал, отправляясь в Азиатский поход вместе с македонским царем в качестве историографа: «Что Александр и Александровы дела зависят от него, Каллисфена, и от его истории и что он прибыл к Александру не за славой для себя, а чтобы прославить его, что Александр станет сопричастником богов не по лживым рассказам Олимпиады относительно его рождения, а по той истории Александра, которую Каллисфен напишет для мира» (Арриан). Заявление само по себе очень примечательное и многое раскрывает в характере ученого, лишний раз подтверждая его невероятно высокое мнение о собственной персоне. Да и пренебрежительное отношение к царю тоже чувствуется, ведь Каллисфен – настоящий эллин, Александр – всего лишь македонец, да и то нечистокровный. Но то, на что могли сквозь пальцы посмотреть в самом начале Восточной эпопеи, здесь, в Бактрии, просто так ученому с рук бы не сошло. Потому что здесь Александр уже не македонский царь, первый среди равных, здесь он Царь царей, сын бога Амона, повелитель половины Ойкумены, по приказу которого стираются с лица Земли целые города и вырезаются народы. Для него Каллисфен – просто надоедливая муха, которая жужжит до тех пор, пока не надоест окончательно своим жужжанием. А как надоест, то ее сразу же прихлопнут и не заметят. Но историк, судя по всему, этого не понимал, да и не желал понимать и, становясь в открытую оппозицию к Александру, считал, что два фактора позволят ему остаться безнаказанным: во-первых, общественное мнение, которое явно будет на его стороне, а во-вторых, то, что он племянник Великого Аристотеля. Однако и в том, и другом своем предположении он жестоко ошибся. Для начала заметим, что в данный момент Каллисфен по большому счету был для Александра никто – ни товарищ по оружию, ни друг детства и даже, если на то пошло, то и не единомышленник. Судьбы Филота, Пармениона и Клита, с которыми царя связывали куда более близкие узы, чем с ученым греком, должны были бы насторожить историка, но этого не произошло. А что касается общественного мнения, то это очень переменчивая вещь, особенно при царском дворе, где каждый стремится урвать местечко потеплее, а кусок пожирнее. Что до Аристотеля, то царь уже давно резко разошелся со своим учителем во взглядах, узкий греческий национализм, который проповедует философ, для него неприемлем, он смотрит на мир гораздо шире и свободнее, чем поборники эллинских ценностей. И внимательно приглядевшись к оппозиционной деятельности Каллисфена, можно заметить такой момент – историку нравится находиться в центре внимания, он в какой-то мере даже занимается самолюбованием, не обращая внимания на то, что тучи над его головой сгущаются. Прилюдно оскорблять царя и при этом пусть и талантливо высмеивать его внутреннюю политику – что может быть более неуместным в подобной ситуации. Даже Аристотель был вынужден заметить, что: «Каллисфен – прекрасный оратор, но человек неумный» (Плутарх). Примерно к такому же выводу приходит и Арриан, когда указывает причины, по которым историк испортил отношения с царем: «Я считаю вполне естественным, что Александр возненавидел Каллисфена за неуместное свободоречие и высокомерие, соединенное с неумением держать себя». То есть вывод из всего вышеизложенного следует такой – в том, что с ним случилось в дальнейшем, виноват он сам и никто другой, при царях язык следует распускать более осторожно. А в качестве примера приведу небольшой отрывок из Плутарха, он наиболее показательный, потому что если начать цитировать все, что написано о борьбе Каллисфена с проводимой Александром политикой, то это займет отдельную книгу. «Харет из Митилены рассказывает, что однажды на пиру Александр, отпив вина, протянул чашу одному из друзей. Тот, приняв чашу, встал перед жертвенником и, выпив вино, сначала пал ниц, потом поцеловал Александра и вернулся на свое место. Так поступили все. Когда очередь дошла до Каллисфена, он взял чашу (царь в это время отвлекся беседой с Гефестионом), выпил вино и подошел к царю для поцелуя. Но тут Деметрий, по прозвищу Фидон, воскликнул: «О царь, не целуй его, он один из всех не пал пред тобою ниц!» Александр уклонился от поцелуя, а Каллисфен сказал громким голосом: «Что ж, одним поцелуем будет у меня меньше». Ну что тут можно сказать – провокатор самый настоящий, пусть и не от большого ума, но царя постоянно провоцировал, и Македонец эти выходки больше терпеть не собирался.