Земля мертвых - Жан-Кристоф Гранже

– Что ты такое говоришь?

Корсо подался вперед, он не терял спокойствия:

– Я говорю, что тебя подозревают в убийстве Софи Серей и Элен Демора весьма специфическим способом. Ты смываешься в Блэкпул – и на́ тебе: там убивают человека тем же самым способом. Пугающее совпадение, а?

Собески в горестном изумлении затряс головой. До него медленно, но верно доходило, чего ему будет стоить второй арест.

– Я провел ночь с парнем по имени Джим. Классная соска.

– Джим, а дальше?

– Я его не спрашивал. У него был рот занят.

Корсо сработал под дурака:

– Тебе и мужики нравятся?

– Нам лишь бы кайф словить, а что да как – не важно.

– И как его найти, твоего Джима? – не сдавался Корсо.

– Понятия не имею. В квартале голубцов, полагаю. Он там промышляет на панели. – Собески подмигнул. – Да ты и сам в курсе, верно?

Значит, он все это время знал, что за ним следят. Как же он мог пойти на такой риск – убить, когда у него коп на хвосте?

Стефан достал из папки фотографии с антропометрическими данными жертвы.

– Знаешь его?

– Нет.

– Его звали Марко Гварньери. Тридцать три года. Итальянец по происхождению. Был мелким дилером в Блэкпуле, которого все звали Нарко.

– Первый раз слышу.

Ночью Уотерстон прислал ему всю информацию. Английские копы без труда опознали жертву. По отпечаткам. Полудилер-полуделяга, даже не факт, что он подрабатывал проституцией. Возможно, даже не гомосексуалист.

Корсо смутила эта информация. По его версии, Собески в ту ночь поддался своим смертоносным инстинктам и убил первого попавшегося. Но у Гварньери был не тот профиль, даже если речь шла о свидании на один вечер. По другой версии, тоже не выдерживающей критики, Собески уже был знаком с этим человеком и выбрал его, чтобы подвергнуть «пытке смехом», как он это проделал с Софи и Элен. Но откуда он мог знать какого-то мелкого дилера? И чем это ничтожество заслужило наказание от Судьи?

– Ты умеешь водить катер?

– Нет. А что?

Корсо задал следующий вопрос:

– Веревки были у тебя в сумке?

Собески только рассмеялся:

– Что за дерьмовые вопросы?

– Почему ты утопил тело в акватории Блэкпула?

Собески вскочил. Корсо не стал надевать на него наручники, потому что сам еще не понимал, в качестве кого тот выступает: свидетеля, задержанного, обвиняемого?

– Хватит, я уже по горло сыт твоими байками! Я…

Он не закончил: перегнувшись через стол, Корсо с размаху вмазал ему по физиономии. Он бил левой. И тут же почувствовал острую боль в ладони, но главное – огромное облегчение. Сколько дней у него руки чесались по такой оплеухе.

Собески с воплем распростерся на полу – чистой воды спектакль, он и не такое мог стерпеть. Корсо обошел стол и саданул ему ботинком по ребрам. Когда Собески попытался подняться, Стефан уже поджидал его: удар головой, нос всмятку, фонтан крови.

Настоящее веселье – которого он ждал с самого начала – наконец-то началось. Собески снова приложился головой об пол. Художник попытался встать, но Корсо влепил ему локтем в подбородок. По привычке он задействовал правую руку. Шина слетела, боль пронзила всю конечность, как электрошок.

Он уже занес для удара левый кулак, когда в кабинете появились Арни и Людо и оторвали его от пола. Коллеги толкнули его к стене и плотно прижали. Корсо перевел дыхание – так боксер ждет, пока рефери досчитает до десяти, когда противник в нокауте. Но Собески был уже на ногах и занял оборонительную позицию. «Ложная рука» – стойка левши – сбивает с толку противника.

– Козел! – выплюнул он вместе с кровавыми слюнями. – Гони отсюда своих девок и попробуй меня достать.

Корсо не отреагировал, к нему уже вернулось самообладание. Вошедшая последней Барби толкнула Собески на стул. Потом достала пачку бумажных носовых платков и бросила ему.

Во время передышки Собески промокал свои раны. Одна его щека как будто запала, – возможно, в драке он лишился зуба, хотя для него это особой роли не играло. Корсо уселся на свое место и знаком дал понять своим людям: «Все в порядке». Но команда предпочла остаться, мало ли что…

Коп перешел к решающим фактам:

– Мы обнаружили твою берлогу на улице Адриена Лесена.

Тот шмыгнул носом и харкнул на пол кровавой слюной.

– Это не берлога, а мастерская.

– Интересная мастерская – с тисками, печью и пыточными приспособлениями.

Собески нашел силы, чтобы снова ухмыльнуться:

– Что ты в этом понимаешь? Тиски – чтобы закреплять рамы. Приспособления – чтобы натягивать холсты. Печь – чтобы сушить полотна.

– Твои приспособы покрыты кровью.

– Это пигменты, – бросил тот, опять осклабившись.

– Нет, Собески. Мы уже сделали анализы. В твоей «мастерской» выявлено как минимум шесть различных образцов ДНК. Кровь шести женщин, которых ты убил.

На этот раз Соб-Елдоба проняло. Его глаза вылезли из орбит, а зрачки расплылись, как две кляксы на промокашке.

– Блефуешь!

Корсо помахал пачкой документов:

– Первые данные от экспертов. Твои отпечатки повсюду, как и отпечатки Софи и Элен. Мы уже идентифицировали их кровь и проводим поиск по другим исчезнувшим за последние годы. На твоем месте я бы вызвал адвоката.

Собески уставился на протоколы на столе. Похоже, он не понимал.

– Скажу тебе, что я думаю, – продолжил Корсо. – Человека не переделаешь, и, с тех пор как ты вышел из тюрьмы, ты убиваешь женщин. Потом разделываешь их в своей мастерской и сжигаешь в печи, на манер Ландрю[66]. У нас есть их кровь, Собески, и рано или поздно мы установим их личности.

По-прежнему никакой реакции. Лицо художника было совершенно непроницаемым. Его тело застывало на глазах, как будто кровь в нем сворачивалась быстрее, чем в ранах. Корсо вспомнились найденные в иракской пустыне скульптуры демонов, изъеденные солнцем и песком. Духов зла, вариант в камне.

– А сейчас, поди знай почему, ты сменил образ действий. Тебе захотелось, чтобы весь мир любовался твоими произведениями. Ты убил этих двух бедных девушек и превратил их в картины Гойи. Ты нас провоцировал, ты с нами играл, и, как мне кажется, в конечном счете именно это тебя больше всего возбуждает. Но надо уметь проигрывать – а ты проиграл.

Собески так низко опустил голову, что его плечи, казалось, сомкнулись над ней, что придало ему сходство со скелетом, скрючившимся в глубине своего склепа.