Большей любви не бывает - Даниэла Стил

Он засмеялся. Эдвина, в ужасе слушавшая его, посмотрела наАлексис, и та все поняла. Она плакала от стыда, что доверилась этому негодяю,убежала с ним. Она чувствовала, подозревала, что он не любит ее, а теперь всеокончательно стало ясно.

— Алексис, ты действительно вышла за него замуж? —Эдвина смотрела ей прямо в глаза. — Вышла? Скажи мне правду. Я хочу знать.После всего, что ты сейчас услышала, ты должна мне сказать, ради Джорджа и радисамой себя.

Алексис покачала головой, к большому облегчению Эдвины иПатрика, и продолжала тихо плакать.

Малкольм проклинал себя за то, что отложил женитьбу, но онне ожидал приезда Эдвины в Англию.

— Сначала он обещал, что мы поженимся, а я была слишкомпьяна, чтобы вспомнить об этом потом. Но мы думали пожениться в Париже, однакоон был все время слишком пьян для этого, — рыдала Алексис.

Эдвина едва не засмеялась от радости, глядя на Патрика.

— Вы не можете ее забрать, — Стоун пыталсяблефовать, — она моя гражданская жена. Я не позволю забрать ее.

Потом ему в голову пришла другая мысль.

— Кроме того, — с надеждой сказал он., —возможно, что она беременна.

— Нет-нет, — тут же ответила Алексис. Эдвинаоблегченно вздохнула. Алексис подошла к сестре и печально посмотрела наМалкольма.

— Ты никогда не любил меня, ведь так? Я никогда не былатвоей малышкой.

— Конечно же, была. — Он выглядел несколькосмущенным, когда посмотрел на Алексис. — Мы еще можем пожениться, ты жезнаешь. Ты не обязана с ними ехать, если не хочешь.

— Я увезу ее силой, если понадобится, — сказалаЭдвина.

— Не имеете права. — Малкольм снова шагнул к ней,а потом вдруг посмотрел на Патрика, будто в первый раз его заметил. — Аэто, кстати, кто такой?

Эдвина хотела было ответить, но Патрик остановил ее и грозновзглянул на Малкольма.

— Я судья. Если вы скажете еще хоть слово или будетезадерживать девушку, мы арестуем вас и выдворим из страны.

Малкольм съежился, будто из него выпустили воздух. Онбезмолвно смотрел, как Патрик открывает дверь и они уходят.

Алексис только раз оглянулась через плечо. И вот они уже ввестибюле отеля, кошмар кончился.

Эдвина благодарила господа, что Алексис не вышла замуж, имолилась, чтобы никто не узнал об этой истории. А что касается кинокарьеры, тоАлексис может послать ей прощальный поцелуй. С этого времени, пообещала себеЭдвина, Алексис будет сидеть дома с Фанни и учиться печь овсяные булочки. Самоепечальное во всей этой истории то, что Алексис было недостаточно любви старшейсестры и она обманывала себя, пускаясь в бесполезные поиски мужчины-отца.

Ночью Эдвина поделилась своими мыслями с Патриком. Алексис вэто время лежала в «Кларидже» в ее спальне.

Между сестрами произошла бурная сцена со слезливымиизвинениями. Алексис умоляла Эдвину простить ее. Но этого и не требовалось —Эдвина обняла ее, и обе плакали, пока Алексис наконец не заснула, а Эдвинавернулась в гостиную поговорить с Патриком.

— Как она?

Он беспокоился, у них был трудный вечер, но все обошлосьлучше, чем Патрик ожидал. С девочкой в общем все было в порядке, и от МалкольмаСтоуна они на удивление легко отделались.

— Заснула, слава богу, — ответила со вздохомЭдвина, и Патрик протянул ей бокал с шампанским. — Что за ночь!

— Какой гнусный тип! Как ты думаешь, он станет васпреследовать?

Эдвина и сама не знала, да и что она могла бы сделать, развечто предупредить Джорджа, чтобы тот внес Стоуна в свой черный список. Ей,правда, не очень хотелось это делать.

— Не знаю. Надеюсь, нет. Слава богу, он оказалсяслишком ленив, чтобы оформить брак. Мы, конечно, могли бы его аннулировать, ноэто такие сложности, я уверена, что тогда вся эта грязная история просочиласьбы в газеты.

— А теперь?

— Если повезет, без шума вернемся в Америку, и никтоничего не узнает. Как ты думаешь, мне удастся получить для нее паспорт?

— Я завтра похлопочу об этом в посольстве. Патрикхорошо знал американского посла и надеялся, что тот выдаст паспорт без лишнихрасспросов. Как и Малкольм, он скажет, что Алексис потеряла документ,путешествуя с сестрой.

— Ты не мог бы еще кое-что для меня сделать? — Онахотела его попросить об этом с тех пор, как узнала, что Чарльз был егокузеном. — Ты не позвонишь леди Фицджеральд? Она, должно быть, теперь впочтенном возрасте. — Мать Чарльза и одиннадцать лет назад была не так ужмолода. — Если она согласится, я бы хотела повидать ее.

Он помолчал секунду, а потом кивнул.

— Я должна попрощаться с ней, — тихо сказалаЭдвина.

Раньше у нее не было такой возможности. А больше всего ейнужно было попрощаться с Чарльзом, и Патрик поможет ей сделать это.

— Я позвоню ей завтра. — Потом он с сожалениемпоцеловал на прощание Эдвину. — Я приду утром.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Я тоже люблю тебя. — Патрик улыбнулся и прижалее к себе.

Но они оба понимали, что скоро расстанутся. Если Эдвинахочет без лишней огласки доставить Алексис домой, им нельзя задерживаться вЛондоне. Однако у нее от боли щемило сердце при мысли о расставании с Патриком.

Утром пришел Патрик, и Алексис безумно испугалась. Онаоткрыла ему дверь и бросилась искать Эдвину.

— Здесь судья! — в панике прошептала она, и Эдвинапошла узнать, что тому нужно, но, увидев Патрика, громко расхохоталась.

— Это не судья, — смеялась она, — это ПатрикСпаркс-Келли, мой друг. — И потом добавила, чтобы объяснить Алексис,откуда она его так хорошо знает:

— Он кузен Чарльза.

— Но я думала… вы сказали…

Алексис выглядела, как девчонка: вульгарная косметика смыта,волосы гладко причесаны, хотя в Париже она бог знает что с ними сделала. Итеперь, преображенная, юная и ангельски красивая, Алексис с улыбкой слушалаЭдвину, объяснявшую, что Патрик просто притворился судьей, чтобы испугатьМалкольма.

— На всякий случай, чтобы ваш друг не причинял намхлопот, — сказал Патрик. Потом он сообщил Эдвине, что паспорт для Алексисуже готов, и, понизив голос, добавил:

— Леди Фицджеральд ждет вас в одиннадцать.

— Она удивилась, что я здесь? — Эдвине не хотелосьее слишком волновать, она подсчитала, что леди Фицджеральд уже за семьдесят.

Но Патрик покачал головой:

— Я думаю, ее больше удивило, что мы знакомы.

— А как ты это объяснил? — тревожно спросилаЭдвина. Им столько приходится скрывать, особенно от проницательной Алексис.