Музейный артефакт - Данил Корецкий

– Вы в этом уверены? Посмотрите вверх!

Посланник поднял голову. Сложенная из огромных, тщательно подогнанных камней отвесная стена заканчивалась рядом узких бойниц и фигурными зубцами. Между ними, на самом краю, через равные промежутки стояли воины в белых одеяниях и с копьями. Горный ветер трепал края их одежды.

Ибн Саббах воздел руку и сделал характерный жест ладонью, будто подзывал к себе, потом резко опустил – будто рубанул саблей. И в то же мгновение воин с копьем прыгнул вниз. Копье выскользнуло из рук и летело рядом, а белый халат развевался, словно крылья подстреленного лебедя.

– Да здравствует ибн Саббах! – крикнул он, пролетая мимо и падая в пропасть.

Граф вскрикнул и закрыл глаза ладонями. Ибн Саббах с легким презрением смотрел на чувствительного француза. Тот, наконец, оторвал руки от лица и, словно рыба, выброшенная на берег, хватал воздух ртом, пытаясь что-то сказать.

Старец Горы повторил жест, и второй стражник бросился со стены.

– Сла-а-ва ибн Сабба!.. – Ветер разорвал на части его последнюю фразу.

Побледневший граф провожал взглядом кувыркающееся тело, пока оно не скрылось в белой вате облаков.

Шейх опять поднял руку.

– Прошу вас, Великий Шейх, не надо! Хватит! – взмолился посланник. – Зачем без смысла посылать людей на смерть?!

Но вождь исмаилитов в третий раз махнул рукой, и третий ассасин полетел вниз, что-то крича во время своего страшного полета.

– Я больше не хочу этого видеть, Шейх! – граф был бледен.

А ибн Саббах торжествовал.

– Есть у твоего короля такие преданные люди, галл? – грубо, почти презрительно спросил он. От былой учтивости не осталось и следа.

Граф отрицательно покачал головой. Он был поражен до глубины души. Впервые за все время выполнения деликатных дипломатических поручений де Котье задумался о своей личной безопасности. Потому что здесь, на узком карнизе над пропастью, законы цивилизации не действовали и неприкосновенность посланника не гарантировалась. И сам ибн Саббах способен вонзить в него кинжал, и его головорезы в любой момент могут сбросить в пропасть, стоит этому страшному старцу только мигнуть.

– Я хочу вернуться. У меня кружится голова, – тихо сказал он.

– Конечно, мой дорогой друг! – ибн Саббах вернулся к прежнему уважительному тону заботливого хозяина. – Фарид, помоги гостю!

Ассасин, не отходивший от Шейха, взял коня графа под уздцы и пошел по самому краю карниза, как бы отгораживая его от пропасти и страхуя от падения. Так они добрались до площадки перед воротами. Только здесь посланник пришел в себя и вспомнил о своей миссии.

– Я вижу, твоя обитель действительно неприступна, о Великий Шейх! Как же войти сюда с миром и дружбой?

Тонкие губы ибн Саббаха тронула улыбка.

– Осел, груженный золотом, откроет врата самой неприступной крепости!

Де Котье поклонился.

– Я передам эти слова своему королю.

– И запомните Фарида. – Шейх показал рукой на своего сопровождающего, молодой человек поклонился.

– Он вполне может оказаться в Париже. И мне бы хотелось, чтобы вы его хорошо встретили и помогли, если придется…

– Сделаю все, что в моих силах, о Великий Шейх…

Старец Горы кивнул.

– А теперь я хотел бы предложить вам утонченный восточный отдых. Вы не забудете его до конца жизни…

Поскольку обещание прозвучало двусмысленно, ибн Саббах уточнил:

– Хотя жизнь ваша, как мне кажется, будет долгой…

* * *

Не успел покинувший крепость де Котье спуститься на равнину, как Великий Шейх снова вызвал Фарида. Он уже не «рафик», а «даи». Такого быстрого возвышения Аламут не видел. А уж такой расположенности Шейха к подданным – тем более. И действительно, ибн Саббах говорит со своим слугой, как с равным, позволив сидеть в своем присутствии.

– Безнаказанность этого Франсуа дает дурной пример другим вельможам, – раздраженно сказал Шейх. – Французик привел его, как пример хорошей охраны, которая позволяет не слушать моих приказов. Это очень опасно для нашего дела… К тому же он борется с мусульманством и переделывает мечети в церкви. Надо было убить его сразу, как только он казнил моего гонца!

– Простите, Великий Шейх, но это было совершенно невозможно. Его охраняли рыцари в железных латах, к нему нельзя было даже приблизиться. Не только к нему: к его карете, к его дворцу, к тому, чего коснется его рука. Его пищу пробовал специальный человек. Вооруженные люди не отходили от него день и ночь, все слуги неподкупны. Его охрана прошла подготовку у телохранителей японского сегуна и знала все ухищрения убийц! «Отсроченное возмездие» стало единственным выходом…

– Твое «отсроченное возмездие» надо исполнить в течение месяца, – размеренным тоном произнес Шейх. – Тогда наше влияние усилится не только здесь, но распространится и на Францию!

Фарид вскочил на ноги.

– Слушаю и повинуюсь, мой повелитель!

1100 г. Иерусалим

Палестинское королевство крестоносцев

В городе трех религий только один католический собор. Князь Франсуа де Лавуазье Палестинский, удостоенный почетного имени за ратные победы, известен как ревностный католик и посещает каждую воскресную мессу. В такие дни площадь перед собором бывает оцеплена, да и войти в храм сможет не каждый. Крепкие прихожане с рыцарской выправкой дежурят у входа, они расставлены по центральному и боковым приделам, стоят за колоннами, под кафедрой и у алтарной загородки, зорко осматривая каждого члена общины.

Смуглые молодые люди в европейской одежде не привлекают внимания: их все хорошо знают. Бывшие персидские купцы Аззам и Мунзир, они два года назад приняли христианство в Париже. Земляки и бывшие единоверцы с презрением отвернулись от них – изменивших исламу, взявших чуждые имена – Жак и Пьер, и надевших презренную одежду гяуров: камзол, короткие штаны, чулки и грубые башмаки с пряжками и обрубленными носами. Но для христиан они стали истинными католиками, ревностно соблюдающими все католические посты, каждый день посещающими собор и проводящими долгие часы на коленях, углубившись в молитвы. Жак и Пьер соблюдали все каноны и делали собору щедрые пожертвования. Их дом был круглые сутки открыт для любого страждущего. Истинные праведники, они убедили всех окружающих в своей истинной христианской добродетели и стали привычным элементом собора, таким же, как голосистый орган.

Стража не обращает на них внимания. Никто не подозревает, что это ассасины, исполняющие придуманный Фаридом изощренный план отсроченного возмездия. На шпионском языке, который появится через много веков, – агенты глубокого внедрения.

Они пришли загодя – скромные, благочинные, с зачитанными Библиями под мышкой. Жак занял место справа впереди возле пресвитерия[58], а Пьер – слева, в первой половине центрального придела. Они всех здесь знали, и их знали все, поэтому молодые люди то и дело обменивались добрыми улыбками с соседями, и ничего не значащие вежливые фразы приветствий звучали одна за другой.