Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

14 марта. Наполеон пребывает в отличном расположении духа. Рассказал ему, что во французских газетах появилось письмо, авторство которого приписывается маркизу Моншеню. В письме утверждается, что когда маркиз прибыл на остров Святой Елены, то он (Наполеон) направил ему приглашение отобедать с ним. На это приглашение маркиз ответил, что он был послан на остров Святой Елены не для того, чтобы обедать с ним, а для того, чтобы охранять его. «Эти господа, — сказал Наполеон, — всегда остаются самими собою. Вполне вероятно, что он глуп настолько, чтобы написать подобное. Эти старые французские аристократы способны на любую глупость. Он достоин того, чтобы представлять один из древнейших дворянских родов Франции»[14].

Упомянул Наполеону о том, что в одной из газет утверждалось, что сэр Джордж Кокбэрн уехал в Париж, составив низкое мнение о его (Наполеона) способностях. Как заявил сэр Джордж Кокбэрн, с точки зрения обладания талантами, Наполеон особенно не выделяется, и его ни в коем случае не следует опасаться. Наполеон следующим образом прокомментировал высказывания сэра Джорджа Кокбэрна: «Возможно, и не без оснований, он не считает меня Богом, а также, что я наделён сверхъестественными талантами; но я рискну сказать, что он отдаёт мне должное, сказав, что некоторые таланты у меня всё же есть. Если он действительно выразил это мнение, приписываемое ему, то он делает малоудачный комплимент остальной части человечества».

Затем Наполеон попросил меня достать для него газету, которая напечатала статью, содержавшую мнение сэра Джорджа Кокбэрна о нём. Наполеон добавил, что он настолько привык читать клеветнические измышления, что почти не обращает внимания на их содержание и на ту клевету, которая публикуется в его адрес.

«Народ Англии с трудом поверит, — добавил Наполеон, — что эти клеветнические измышления, когда я их читаю, не только не вызывают у меня раздражения и чувство гнева, но, наоборот, они даже вызывают у меня приступы смеха. Из-за неистовости характера, которое приписывают мне, они считают, как я предполагаю, что я должен, ослеплённый нарастающей яростью, подвергаться приступам умопомешательства. Они горько ошибаются: клеветнические измышления вызывают у меня лишь смех. Только правда причиняет боль.

Мне хотелось бы, — продолжал он, — прочитать наиболее вопиющую клевету, опубликованную против меня в Англии, если бы я смог получить её переведённой на французский язык. Вот, например, Пеллетье, — добавил он, смеясь, — доказывает, что я сам придумал адскую машину, чтобы инсценировать покушение на самого себя».

15 марта. Сэр Хадсон Лоу дал указание капитану Попплтону, что генерал Бонапарт и любой член его свиты могут пользоваться без сопровождения британских офицеров дорогой в Вуди Рейндж и к дому мисс Мейсон, но им не разрешается съезжать с дороги, и что они могут возвращаться в Лонгвуд, достигнув конца леса, так как двое часовых в конце леса будут по-прежнему на посту. Наполеон спросил: что именно вменяется в обязанность этим часовым? Капитан Попплтон ответил: «Никого не впускать и никого не выпускать из Лонгвуда». Сэр Хадсон хочет, чтобы эти приказы часовым по-прежнему оставались в силе, добавив при этом, что он не думает, что дорога, по которой французам разрешается разъезжать, находится слишком близко от часовых для того, чтобы они задерживали французов. Губернатор также распорядился, чтобы часовые заступали на пост до захода солнца.

16 марта. Виделся с императором в гостиной. Он пребывал в исключительно хорошем настроении, часто смеялся, подшучивал надо мной по поводу моего якобы увлечения одной хорошенькой девицей и пытался говорить по-английски. Рассказал, что виделся накануне с госпожой Бингем, но она не могла говорить по-французски и «выглядела довольно сдержанной».

«Бертран, — продолжал Наполеон, — сообщил мне, что губернатор, наконец, прислал свои ответы. В них полно глупостей. Я сам не читал их, но из того, что рассказал мне Бертран, понятно, они являют собой жалкую писанину и вызывают только жалость к автору, который израсходовал так много страниц, так и не сделав никаких выводов. Он утверждает, что никогда не подписывал пропуск в Лонгвуд только на один день, когда на самом деле многие гости Лонгвуда показывали Бертрану пропуска, подписанные губернатором, действительные только в определённый день, и, соответственно, просили Бертрана уговорить меня принять их именно в этот, указанный на пропуске день, так как посетить Лонгвуд в любой другой день они уже не могли.

Затем Наполеон уделил немало времени разговору о Талейране. «Триумф Талейрана, — заявил Наполеон, — это триумф аморальности. Священник, вступивший в связь с женой другого человека и заплативший этому человеку большую сумму денег за то, чтобы она оставалась с ним. Человек, который готов продать всё, предать каждого и любую сторону. Я запретил госпоже Талейран появляться в императорском дворе, во-первых, потому, что она пользовалась сомнительной репутацией, и, во-вторых, потому, что я узнал, что некоторые генуэзские купцы заплатили ей четыреста тысяч франков в надежде получить через её мужа определённые коммерческие льготы. Она была очень красивой женщиной, англичанкой или уроженкой Ост-Индии, но набитой дурой и удивительно невежественной.

Я иногда приглашал Денона, чьи работы, я полагаю, вы читали, на завтрак со мной, так как я получал удовольствие от бесед с ним. В результате все интриганы и спекулянты обхаживали Денона с той целью, чтобы уговорить его в беседе со мной упомянуть об их проектах или просто об их существовании, думая, что даже упоминание о них таким человеком, как Денон, которого я глубоко уважал, может принести им материальную выгоду. Талейран, бывший великим спекулянтом, пригласил Денона к себе на обед. Когда он пришёл домой, то сказал жене: «Моя дорогая, я пригласил Денона пообедать с нами. Он — великий путешественник, и ты должна сказать ему что-нибудь приятное о его путешествиях, так как он может оказаться для нас полезным в наших отношениях с императором». Жена Талейрана, будучи чрезвычайно невежественной и, вероятно, ничего не читавшая о путешествиях, кроме книги о Робинзоне Крузо, решила, что Денон мог быть не кем иным, как самим Робинзоном. Желая оказаться перед ним весьма вежливой, она в присутствии большого числа приглашённых на обед стала задавать Денону различные вопросы о его слуге Пятнице! Сначала удивлённый Денон не знал, что и подумать, но, в конце концов, благодаря её вопросам, он понял, что она в самом деле вообразила, что он и есть Робинзон Крузо. Удивление Денона и гостей Талейрана не поддаётся описанию, так же как и взрывы смеха, взбудоражившего весь Париж, так как слухи об этой истории распространились по городу с быстротой огня, и даже сам Талейран был пристыжен случившемся.

Говорили, — продолжал Наполеон, — что я принял мусульманскую веру в Египте. Дело совсем не в этом. Я никогда не следовал догматам этой религии. Я никогда не молился в мечетях. Я никогда не воздерживался от вина, так же как и никогда не совершал обрезания и никогда не исповедовал это. Я лишь заявлял, что мы были друзьями мусульман и я уважал Магомета, их пророка. Это истинная правда, и я поныне уважаю его. Я хотел, чтобы имамы побудили молельщиков в мечетях молиться за меня для того, чтобы заставить народ уважать меня больше, чем это было на самом деле, и чтобы народ подчинялся мне с большей готовностью. Имамы ответили мне, что в этом вопросе существует большое препятствие, потому что их пророк в Коране внушил им, что они не должны подчиняться и уважать неверных и придерживаться с ними одних взглядов, и что я подпадаю под эту категорию. Тогда я попросил их провести со мной консультацию, чтобы выяснить, что именно необходимо сделать, чтобы стать мусульманином, так как некоторые их догмы неприемлемы для нас. Так, например, что касается обрезания, то Бог создал нас непригодными для этой процедуры. В отношении же воздержания от вина, то мы, бедняги, страдаем от холода, потому что наш народ живёт на севере и не может существовать без вина. Поэтому мы не можем согласиться с процедурой обрезания и с воздержанием от вина.