Бунт на «Баунти» - Джон Бойн

– С местной географией я знаком, мистер Фрейер, – сказал, начиная закипать, капитан. – Но вы так и не объяснили мне почему?

– Причин может быть много, сэр.

– А ваша теория?

– Вы позволите мне говорить откровенно, сэр?

Глаза мистера Блая сузились:

– Прошу вас.

– Наша работа на острове подходит к концу. Мистер Нельсон ежедневно сходит на берег и рассказывает нам, как хорошо чувствуют себя на борту саженцы. Скоро все горшки наполнятся и необходимость собирать ростки и выращивать их отпадет.

– Ну разумеется, – с некоторым недоумением на лице согласился мистер Блай. – Это же очевидно: наша работа заканчивается. И что же? Вы хотите сказать, что матросы полюбили ее всей душой и теперь страшатся конца своих трудов?

– Нет, сэр. Я хочу сказать, что близок день, когда мистер Нельсон придет в эту палатку, придет к вам, сэр, и сообщит: связанная с Отэити часть нашей миссии завершена. И тогда, сэр, вы наверняка прикажете свернуть палатки, собрать наши пожитки и вернуться на корабль.

– Сушить якоря – и прощай, Отэити, – невесть зачем добавил мистер Эльфинстоун.

Мистер Блай кивнул, по лицу его скользнула улыбка. Он посмотрел на меня, старательно делающего вид, что занимаюсь его мундиром.

– Ты слышал это, мастер Тернстайл? Матросы будут лишь рады, что работа закончилась и они могут вернуться домой, к своим возлюбленным, да еще и с деньгами в кармане. Прошу прощения, мистер Фрейер, – прибавил он, повернувшись к штурману, – полагаю, вы привели довод самый разумный, однако я не понял, в чем он состоит.

– Все очень просто, сэр. Матросы не хотят покидать остров.

Капитан отступил на шаг, брови его поползли вверх.

– Как это – не хотят? – спросил он. – Когда их жены и возлюбленные что ни день приходят к докам Спитхеда, ожидая их возвращения?

– Их жены и возлюбленные, может быть, и там, сэр, но любовницы-то здесь.

– Любовницы?

– Женщины острова. Те, ради кого они покрыли свои тела татуировками. – Тут он бросил короткий взгляд на меня, ведь с неделю назад ему посчастливилось детально изучить мою задницу. – Матросы пользуются здесь большой свободой. Их жизнь чрезвычайно приятна, да этим еще мало сказано. Вы сами… – Он примолк и поспешил поправиться: – То, что мы позволили здесь…

Он мог бы еще долго подбирать слова, но капитану и без того хватило ума, чтобы понять его.

– Что позволил здесь я, сэр, вы говорите об этом.

– Нет, сэр, я просто…

– Вы говорите, что я дал матросам поблажку. Что дисциплина играла в их здешней жизни меньшую, чем следовало бы, роль. Говорите, что будь я построже, они захотели бы не оставаться здесь, а воротиться домой, убраться восвояси. Они изнывали бы от тоски по Англии, Портсмуту, по милому старому Лондону. – Пока капитан произносил это, голос его становился все громче. – Вы считаете, что во всей этой катастрофе повинен я.

– По чести говоря, я так не думаю, – встрял мистер Эльфинстоун. – По-моему, мистер Фрейер просто сказал…

– Будьте добры попридержать язык, мистер Эльфинстоун, – сказал, поднимая перед собой ладонь, капитан. – Когда мне захочется узнать ваше мнение, я спрошу вас о нем. Между прочим, на сей раз я совершенно согласен с мистером Фрейером. Это моя вина. Я позволил матросам вести слишком разгульную жизнь, и они отплатили мне за мою доброту, решив забыть о своем долге и остаться в земле дикарей лишь по той причине, что здесь они могут удовлетворять свою похоть в любое время дня и ночи. Я считаю, что вывод, сделанный мистером Фрейером, весьма разумен. Если я повел себя неправильно, это моя вина, и я обязан изменить мое поведение. Мистер Фрейер, все моряки за вычетом тех, кто работает сейчас в питомнике под надзором мистера Кристиана, должны немедленно вернуться на корабль. И, говоря «немедленно», я подразумеваю, что, покинув эту палатку, вы рассадите их по баркасам и отправите на «Баунти». С этого мгновения никаких связей с туземцами, никакого отдыха на острове, никаких игрищ, черт их побери, и никакого разврата. Начать действовать надлежит сейчас же, мистер Фрейер. – Он сорвался на крик: – Прямо в эту минуту, вы меня поняли?!

– Так точно, сэр, – ответил тот негромко, но резко. – Однако, если позволите, я предложил бы дать им небольшую отсрочку, пусть они попрощаются со своими женщинами и…

– Я сказал – сейчас же, мистер Фрейер.

– Но моральное состояние матросов, сэр…

– Мне оно безразлично! – рявкнул капитан. – Трое из них дезертировали. Наказанием за это, когда их поймают, а их поймают, мистер Фрейер, можете мне поверить, наказанием за это будет смерть. Казнь через повешение, сэр. А прощальный подарок, который они оставили своим товарищам, это конец любым удовольствиям и моей щедрости. Соберите команду, мистер Фрейер. Ее ждет «Баунти».

Офицеры немедля покинули палатку, а капитан принялся расхаживать по ней, погрузившись в раздумья. Погрузился в них и я. В раздумья о Кайкале. Мне необходимо было найти возможность поговорить с ней.

Это был унылый вечер. Один из самых унылых. К наступлению ночи на борт «Баунти» вернулась вся команда до единого человека, не считая дезертиров, Маспратта, Миллуорда и Черчилля. Мистер Берн попытался развеселить нас игрой на скрипке, но, услышав чье-то предложение разбить инструмент о его башку и выбросить то и другое за борт, внял голосу разума и пиликать перестал. Капитан собрал команду на палубе и изложил новые правила, которые должны были действовать в наши последние на Отэити недели, – команда приняла их плохо, очень плохо. Таких речей я от матросов никогда прежде не слышал, капитану едва-едва удавалось призывать их к порядку. А всякий раз, как он добивался их молчания, которое позволяло ему говорить дальше, до нас доносился шум с берега, где горели костры и женщины танцевали вокруг огня, горестно завывая и раздирая на себе скудные одежды; я не сомневался, что они еще и наносят себе увечья, и молился, чтобы Кайкале хватило разумения оставить свою красоту нетронутой. Признаюсь, в одно из мгновений я испугался за безопасность капитана, – это случилось после того, как он уведомил команду, что отныне и до подъема парусов жизнь матросов будет протекать либо на работе под присмотром офицера, либо на борту корабля. Уверен, не будь рядом с ним офицеров, все могло кончиться намного хуже, когда же все мы спустились в трюм, я увидел, что пережитое испытание сильно потрясло мистера Блая.

Несколько часов спустя я лежал на койке, столь распаленный мыслями о том, что мне, быть может, не доведется больше коснуться кожи Кайкалы и ощутить вкус ее поцелуев, что я испугался, как бы меня не разорвало. Я опустил руку, собираясь дать себе облегчение, и едва не был застигнут за этим занятием мистером Фрейером, который скорым шагом пересек большую каюту, стукнул в капитанскую дверь и безо всяких «прошу прощения» вошел. Естественно, я соскочил с койки, прижал ухо к двери, но на сей раз разговор велся на пониженных тонах и я не разобрал ни слова.