Гренадилловая шкатулка - Джанет Глисон

— Как же так, сэр? — изумилась служанка. — Разве вы не знали, что у молодой леди изменились планы? Она уехала с полчаса назад, в повозке мистера Мортона. Сказала, что непредвиденные обстоятельства вынуждают ее срочно вернуться в Лондон, и ужинать она не будет. Она договорилась, чтобы конюх отвез ее в Кембридж, где она должна пересесть в дорожную карету, отбывающую в Лондон.

Признаюсь, это известие ошеломило меня.

— Она получила какое-то сообщение, заставившее изменить планы?

— Об этом мне ничего не известно, сэр.

В подавленном состоянии я подсел за стол к Фоули. Какой вывод мог я сделать для себя на основании ее поступка? Исключительно неутешительный. Ее поспешный отъезд без единого слова на прощание не оставлял сомнений в том, что она не только не простила меня, но и вообще считает, что я ей не пара и не достоин даже элементарного знака вежливости. Что со мной и прощаться необязательно.

Эта мысль сначала повергла меня в уныние, но потом мне захотелось выплеснуть свое разочарование. Я порывался тотчас же последовать за ней в Кембридж, потребовать объяснений по поводу внезапного исчезновения. И все же я сомневался, что это будет разумно. Лучше сделать вид, решительно сказал я себе, будто ее стремительный отъезд — самое обычное явление на свете. Чем лично выяснять отношения, лучше написать ей длинное письмо с подробным изложением всех своих обстоятельств. К тому времени, когда она прочтет его, вдали от меня, ее гнев наверняка уляжется, и она примет мои слова близко к сердцу. Едва эта идея возникла, я тут же отмахнулся от нее. Нет, все же лучше встретиться лично. Еще раз повиниться перед Элис, объявить ей о своих чувствах. Ибо недоразумения и обиды, омрачавшие нашу дружбу, не охладили мой пыл. Напротив. С каждым препятствием, которое она мне чинила, моя страсть только разгоралась. Я был абсолютно уверен, что еще ни одна женщина не волновала меня так сильно, как Элис, и будь что будет, но она должна знать об этом.

От избытка противоречивых чувств у меня пропал аппетит, и я тоскливо ковырялся в тарелке, за весь ужин проглотив лишь по крошечному кусочку мяса и пудинга. Единственным спасением для моих натянутых нервов было отличное вино. Правда, оно хоть и успокаивало, но не мешало размышлять о моих проблемах; я сидел и пил, почти не разговаривая с Фоули. Вести застольную беседу, тем более с Фоули, было выше моих сил. Его появление ускорило отъезд Элис. Если б не он, она, возможно, и сейчас еще была бы здесь. Поэтому я замкнулся в себе, раздумывая о своих неприятностях, и в ответ на все попытки Фоули разговорить меня отделывался лишь неучтивым хмыканьем; но он будто и не замечал моего мрачного настроения. Он с удовольствием съел первое и второе, промокнул губы салфеткой, готовясь приступить к фруктовому компоту, который подали на десерт, и только тогда позволил себе бесцеремонно вторгнуться в мои мысли.

— По дороге сюда я заезжал в Хорсхит-Холл. Вы, наверно, обрадуетесь, услышав, что Роберт Монтфорт уехал на два дня в Лондон. Элизабет осталась в Хорсхите с мисс Аллен.

Я равнодушно пожал плечами.

— Мне тоже нужно возвращаться в Лондон, чтобы продолжить расследование там. Здесь торчать бессмысленно, раз мне все равно отказано от дома.

— Напротив, Хопсон. Я настаиваю, чтобы вы вернулись в Хорсхит-Холл. Теперь для вас путь туда открыт, а мы, уверен, только начинаем раскрывать секреты, таящиеся в том доме.

Я отодвинул в сторону тарелку с недоеденным мясом и опять глотнул вина, силясь изгнать Элис из своих мыслей. Ее исчезновение и обилие выпитого спиртного уничтожили во мне былой оптимизм и решимость.

— Может, и так, — промямлил я. — Только ведь Роберт Монтфорт запретил мне появляться в его доме и пригрозил, что жестоко расправится со мной, если я ослушаюсь. И потом, каждый новый факт лишь осложняет расследование. У меня такое ощущение, будто я блуждаю по лабиринту и с каждым шагом запутываюсь все больше, так что никогда уж и не выбраться.

Губы Фоули скривились в подобии снисходительной улыбки, словно он забавлялся моим смятением.

— Не отчаивайтесь, мой друг, самый темный час всегда ближе всего к рассвету, — по-свойски отвечал он. — Я верю в вас. Вы непременно раскрутите эту интригу. Посмотрите, каких результатов вы добились сегодня. Если вам чего и не хватает, то вовсе не умственных способностей или проницательности, а упорства. Разумеется, сейчас нужно делать акцент не на том, был или не был Партридж родственником Монтфорта (мы знаем, что не был), а кто принимал его за такового.

Я опустошил свой бокал и вновь наполнил его. Фоули смущал меня, его хладнокровие бесило. Он не мог не заметить, что я расстроен, но игнорировал мое состояние, очевидно считая, что человек, которому он платит деньги, не вправе отвлекаться на собственные переживания. Я вспомнил, какое щедрое жалованье он положил мне за услуги, но раздражение не улеглось. Почему чувства, равно как и красивые экипажи, изысканные туалеты и большие дома, должны быть исключительно привилегией аристократов? Я глотнул вина, стараясь обуздать гнев.

— Что вы имеете в виду? — резко спросил я.

— Если Партридж представился Монтфорту сыном, которого тот давно потерял, кто еще мог знать об этом?

— Любой член семьи, любой, кто живет в этом доме.

— Совершенно верно.

— И возможно, кто-то из них — тот, кто рассчитывал унаследовать состояние Монтфорта после его смерти или каким-то образом зависел от него, — увидел в Партридже опасного конкурента и решил избавиться от него.

— Именно так, — подтвердил Фоули, словно я повторил вывод, к которому он пришел миллион лет назад.

Вино придало мне самоуверенности. Сердитый, раздраженный, я не видел причины обхаживать Фоули. Наоборот, мне вдруг подумалось, что, если я разозлю его, возможно, он отошлет меня назад в Лондон, а мне только этого и надо.

— Ну и как вам эта семейка? — Тон у меня стал язвительный, нахальный. — Полагаю, вы заметили… симпатию… между Робертом и его мачехой?

Фоули сосредоточенно сдвинул брови.

— Думаю, нас это не должно удивлять. В конце концов, Элизабет по возрасту ближе к пасынку, чем к покойному мужу.

Я допил вино и заказал кружку эля. Хмель усугублял мое смятение, и мне становилось все труднее выражать свои мысли.

— Элизабет Монтфорт… всегда держится замкнуто… но мне кажется, она волевая женщина… и темпераментная. Муж подавлял ее, а она, на мой взгляд, просто ненавидела его и боялась. — Я глубоко вздохнул, готовясь высказать еще несколько опрометчивых замечаний. — Что касается Роберта Монтфорта… он — разочарованный юноша. Измучен своей страстью к мачехе, обижен на отца, не одобрявшего его увлечение естественными науками.

— А мисс Аллен?

— За всех тревожится. Беспокойная мать? Натура такая же сложная, как и все остальные.

— Что значит «такая же сложная»? — Жилы на шее Фоули натянулись, он впился в мое лицо пытливым взглядом.

— Когда я первый раз заикнулся о связи Монтфорта с мадам Тренти, она стала все отрицать. Притворилась, будто впервые слышит об этой женщине, хотя мадам Тренти сама показывала мне письмо мисс Аллен, написанное всего два месяца назад. Потом, когда я сказал, что Партридж, возможно, был сыном ее брата, она стала более откровенной. Сообщила о деньгах, которые брат отправлял миссис Фиггинс, и намекнула, что, вероятно, он платил ей за заботы о незаконнорожденном ребенке. Очень странно, вы не находите? Почему она скрыла, что знает о мадам Тренти, но не побоялась сказать мне про ребенка Монтфорта?