Убитая пирамида - Кристиан Жак

– Откуда ты знаешь?

– Так на осла может сесть только бедуин.

***

Колесница Сути остановилась во дворе пограничного поста города Питом, расположенного у самых болот. Поручив лошадей заботам конюха, он побежал к писцу, ведавшему въездом в страну.

Здесь бедуины, желавшие обосноваться в Египте, подвергались долгому и упорному допросу. Были периоды, когда въезжать в страну не разрешалось никому. Во многих случаях прошения, направленные писцами в Мемфис, отклонялись столичными властями.

– Офицер-колесничий Сути.

– Наслышан о ваших подвигах.

– Не могли бы вы сообщить мне сведения об одном бедуине, по-видимому, давно уже ставшем египтянином?

– Вообще-то это не совсем по правилам. А в чем дело?

Сути смущенно опустил глаза.

– Это дело сугубо личное. Если бы мне удалось убедить мою невесту, что он не коренной египтянин, думаю, она бы вернулась ко мне.

– Ну ладно… как его зовут?

– Чечи.

Писец справился с архивами.

– Есть у меня один Чечи. Действительно, бедуин из Сирии. Явился на пограничный пост пятнадцать лет назад. Положение тогда было спокойное, и мы разрешили ему въехать в страну.

– Ничего подозрительного?

– Ничего предосудительного в прошлом, ни в каких военных действиях против Египта не участвовал. Комиссия решила вопрос в его пользу после трех месяцев тщательных проверок. Он принял имя Чечи и устроился в Мемфисе рабочим по металлу. Первые пять лет находился под контролем, но ничего настораживающего выявлено не было. Боюсь, ваш Чечи забыл о своем происхождении.

***

Смельчак спал у ног Пазаира.

С тяжелым сердцем судья в который раз отверг предложение Беранира, хотя тот продолжал настаивать. Рука не поднималась продать его дом.

– Вы уверены, что пятый ветеран все еще жив?

– Если бы он умер, я бы почувствовал.

– Раз он отказался от пенсии и предпочел скрываться, ему необходимо работать, чтобы себя прокормить. Кани копал глубоко и методично, но так ничего и не раскопал.

Стоя на террасе, Пазаир смотрел на Мемфис. Вдруг ему почудилось, что безмятежность большого города под угрозой, что над ним нависла неведомая опасность. А если дрогнет Мемфис, не устоят ни Фивы, ни вся страна. Внезапно ослабев, он опустился на стул.

– А, ты тоже почувствовал.

– Какое ужасное ощущение!

– И оно нарастает.

– Может быть, нам это только кажется?

– Ты ощутил зло всем своим существом. Вначале, несколько месяцев назад, я думал, что это кошмар. Но он стал повторяться все чаще, все острее.

– Что же это такое?

– Бедствие, природа которого нам неизвестна.

Судья вздрогнул. Недомогание прошло, но он знал, что тело сохранит память о нем.

Возле дома остановилась колесница. С нее спрыгнул Сути и взлетел на второй этаж.

– Чечи – по рождению бедуин! Правда, я заслужил кружку пива? Ой, извините, Беранир, я с вами не поздоровался.

Пазаир подал другу пиво, и тот долго утолял жажду.

– Я все думал по дороге от пограничного поста. Кадаш – ливиец, Чечи – бедуин из Сирии, Хаттуса – хеттиянка! Все трое чужеземцы. Кадаш стал всеми уважаемым зубным лекарем, но участвует в экстатических плясках с соплеменниками; Хаттуса недовольна новой жизнью и горячо привязана к своему народу; молчун Чечи занимается странными исследованиями. Вот тебе и заговор! А за ними – Ашер. Он-то всеми и управляет.

Беранир хранил молчание. Пазаир подумал, не содержат ли слова Сути разгадки мучившей их всех тайны.

– Ты слишком торопишься. Ну какая может быть связь между Хаттусой и Чечи? Или между ней и Кадашем?

– Ненависть к Египту.

– Она ненавидит Ашера.

– Откуда ты знаешь?

– Она сама мне сказала, и я поверил.

– Протри глаза, Пазаир, ты возражаешь, как дитя! Взгляни на вещи непредвзято и тут же сам сделаешь вывод. Хаттуса и Ашер – голова всего этого дела, Кадаш и Чечи – исполнители. Оружие, над которым работает химик, предназначается не для египетского войска.

– Мятеж?

– Хаттуса мечтает о нашествии, Ашер его организует.

Сути и Пазаир обратили взор к Бераниру, обоим не терпелось услышать его мнение.

– Власть великого Рамсеса не ослабла. Подобная попытка, на мой взгляд, обречена на провал.

– Тем не менее она готовится! – воскликнул Сути. – Нужно действовать, нужно задушить заговор в зародыше. Если мы начнем судебную процедуру, они испугаются, поняв, что их козни раскрыты.

– Если наше обвинение будет признано необоснованным и клеветническим, нас ждет суровый приговор, а у них будут развязаны руки. Мы должны бить наверняка и сильно. Если бы у нас был пятый ветеран, доверие к полководцу Ашеру было бы подорвано.

– Ты что же, собираешься ждать катастрофы?

– Дай мне одну ночь на раздумье, Сути.

– Думай хоть целый год! Ты все равно не в состоянии созвать суд.

– На сей раз, – сказал Беранир, – Пазаир не сможет отказаться от моего дома. Ему нужно заплатить долги и вернуться к исполнению своих обязанностей как можно скорее.

***

Пазаир шагал один в ночи. Жизнь взяла его за горло и заставила сосредоточиться на хитросплетениях заговора, серьезность которого с каждым часом осознавалась все отчетливее, тогда как он хотел думать только об одном – о любимой и недосягаемой женщине.

Он отрекался о счастья, но не от справедливости.

Страдание закалило его, какая-то сила в самой глубине его существа ни за что не желала сдаваться. И эту силу он заставит служить тем, кто ему дорог.

Луна – это нож, рассекавший небеса, или зеркало, отражавшее красоту богов. Он молил, чтобы светило наделило его своей мощью, чтобы его взгляд стал столь же проницательным, как око ночного солнца.

Мысли его снова обратились к пятому ветерану. Чем может заниматься человек, желающий остаться незамеченным? Пазаир перебрал все виды деятельности жителей западных Фив и отмел их один за другим. От мясника до сеятеля все постоянно были вынуждены общаться с людьми, а тогда Кани в конце концов нашел бы какую-нибудь зацепку.

Все, кроме одного.

Да, было одно занятие, при котором человек одновременно был настолько одинок и настолько у всех на виду, что это давало ни с чем не сравнимую возможность не привлекать внимания.