Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов) - Наталья Нарская

овладения пространством и временем, восстановления справедливости, вознаграждения за труды – пронизаны рассказы о старых вещах в семейном предании и музейной экспозиции, на сайте коллекционеров и в телевизионной передаче о купле-продаже старых и редких вещей, в комиксе и мультфильме о дальних странствиях, в тексте или байке о находках на блошином рынке.

Отсюда наша привязанность к таким историям, будоражащим кровь и воображение, заставляющим сочувствовать и сопереживать. Но ограничивается ли наше общение со старой вещью тем, что мы создаем ее историю, встраиваем ее в контекст событий и процессов? Являются ли предметы старины лишь пассивными объектами наших активных действий, в которых мы оказываемся главными героями и творцами? Не рассказывают ли нам вещи нечто новое наряду с тем, что мы и так знали до встречи с ними? Не воздействуют ли они на нас, не манипулируют ли они нами? В поисках ответов на эти вопросы обратимся к следующей главе.

Часть IV. Старые вещи рассказывают о людях (И. Нарский)

Блошиный рынок прямо-таки кишмя кишел историями: в каждом предмете, выставленном на продажу, скрывались тайна и история, ждавшая своего часа.

Бинни Киршенбаум[372]

ГЛАВА 1. ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ В СЕМЕЙНОМ ИНТЕРЬЕРЕ

Есть вещи добрые и вещи злые. Есть вещи счастливые и несчастные. На них как бы отпечаток судьбы их бывших хозяев. Есть вещи до такой степени очеловеченные, что к ним боязно прикоснуться: это положительно живые существа…

Юрий Беляев[373]

Лейтенант вермахта в советской униформе

Тихим солнечным октябрьским утром в год смерти Манни я прибыл на любимый мюнхенский блошиный рынок. По традиции я заехал на него с западной стороны, припарковал велосипед у здания, перед которым торговала Ники. Ее пока нет, она приедет позже, совершив все манипуляции по утреннему уходу за больным мужем. Велосипед, по ее инициативе, я оставляю здесь, чтобы мой «железный конь» был у нее на глазах, и возвращаюсь к западному входу. Так повелось издавна, что я начинаю обход рынка с западной части, где вперемешку располагаются со своими товарами непрофессиональные и профессиональные торговцы, и лишь затем ухожу в центральную и южную часть, где концентрация антиквариата бывает более густой. В этой западной части мне за месяцы походов на эту толкучку действительно попалось несколько интересных вещей.

Почти сразу у входа мое внимание привлекло необычное деревянное изделие (см. ил. 37, вкладка). На одном из столов-прилавков были разложены типичные «лишние» вещи, не используемые больше в домашнем хозяйстве и хранящиеся на чердаках, в кладовках или в подвалах. Это были солнцезащитные и мотоциклетные очки, дюжина вилок для пикника, электродрель, настенное зеркало в поврежденной резной рамке, белый пуловер, настольные часы в деревянном корпусе в стиле ар-деко и прочая мелочь. Перед прилавком из картонных коробок торчали подушки и пледы с восточными узорами. За ним, на одежной стойке и внутри стоявшего за ней автофургона, висела пара дамских курток и пиджаков.

Я ни за что не запомнил бы нагромождения всех этих вещей, если бы они не были запечатлены на фотографии в моем айфоне. Я сделал ее в виде исключения: ни до, ни после я не просил у продавцов разрешения сфотографировать заинтересовавший меня товар, как это делают, например, китайские покупатели-посредники, прежде чем позвонить заказчику и спросить, интересуют ли его эти вещи. Но фотографировал я не перечисленные выше предметы. В глаза мне бросилась крашеная деревянная фигура, вернее – целая композиция.

По фанерной доске-основанию длиной до метра шагает бурая лошадь-тяжеловоз с черными гривой и хвостом и белыми нижними частями ног. Лошадь запряжена в крестьянские сани-розвальни, в которых, широко расставив ноги, стоит правящий лошадью солдат в советской зимней амуниции – подпоясанном черным ремнем с пряжкой тулупе защитного цвета с поднятым высоким воротом, такого же цвета шапке-ушанке из белой овчины, в теплых коричневых валенках и варежках. В вытянутых руках возница держит веревочные вожжи.

Уже само появление такого предмета с советским «ароматом» на мюнхенском рынке в конце второго десятилетия XXI века не совсем обычно: все же на дворе не 90-е и за прилавками стоят не «челноки» из бывшего СССР, торгующие «русскими сувенирами» – матрешками, военными шапками и офицерскими часами. А тут еще такая странная деталь: на светлом отвороте ушанки – что такое? – не красная звезда, а черный орел вермахта! (см. ил. 38, вкладка). Да и заплечный ранец похож не на солдатский вещмешок, а скорее на немецкий кожаный. Обращаюсь к хозяйке деревянной композиции, приветливой миловидной блондинке средних лет:

– Простите, вы знаете историю этой вещи?

– Конечно, но муж знает больше. Это смастерил его отец.

– А можно сфотографировать?

– Пожалуйста!

Поблагодарив хозяйку, я отхожу, пообещав вернуться. Меня удерживает от покупки несколько аргументов. Во-первых, цена, которую запросила продавщица, «кусается». За такие деньги можно купить золотое кольцо, а то и два, если повезет. Во-вторых, вещь крупногабаритная и хрупкая. Не то что вывезти ее в Россию, но даже «эвакуировать» с блошиного рынка на велосипеде без повреждений практически невозможно. Но вещь уникальная, второй такой не встретить. Отсюда моя просьба сделать фотографию.

Совершив первый круг по рынку, я возвращаюсь на исходную позицию, к своему велосипеду и прилавку Ники. Она уже здесь. Мы обмениваемся приветствиями и новостями. В неспешном разговоре я упоминаю деревянного солдата в дровнях, увиденного пару часов назад неподалеку, метрах в ста от места, где мы беседуем. Ники внимательно слушает, спрашивает цену. Я начинаю перечислять все «за» и «против» покупки, но, не завершив перечня, прерываю разговор и бросаюсь к западному входу на рынок. Если солдат еще не продан – я его куплю, будь что будет: второго такого шанса не представится, а покупка наверняка приведет меня к интересной истории.

Мне повезло: возница в дровнях с запряженным в них тяжеловозом на месте. Я соглашаюсь купить предмет, если вкупе с ним получу его историю. Хозяйка не только дает мне номер телефона, но и соглашается увезти массивную конструкцию домой, откуда я смогу забрать ее в удобное мне время – после встречи с ее мужем, который расскажет о происхождении этого предмета и о его авторе. Я расплачиваюсь за приобретение и прощаюсь, так толком и не разглядев покупку.

* * *

Через три дня я направляюсь по предварительной телефонной договоренности на ужин в застроенный виллами тихий пригородный район. Меня принимает в своем доме супружеская чета Клеменс. Дорогая, но неброская обстановка, немного изысканного антиквариата, лаконичная мебель в просторных комнатах, приглушенная классическая музыка. У Кристофа зубоврачебная практика, Урсула ведет там же диетологическую консультацию.

За бокалом вина в честь знакомства хозяин начинает рассказывать об отце и его деревянном изделии[374]. Инженер-текстильщик Рольф Хайнц Клеменс (1917–2004) воевал во Второй мировой войне в Польше, Бельгии, Франции, России и Германии в составе кавалерийских и артиллерийских подразделений. В России он провел две зимы Русской кампании – 1941/1942 и 1942/1943. Лошади спасли его во время отступления, о них он всегда говорил с большой любовью.

После войны он смастерил воина вермахта в русских дровнях и теплой советской униформе. Лошадь с возницей в течение десятилетий хранилась в детской комнате на шкафу. Детская комната ликвидирована, дети выросли. Создатель деревянной скульптуры в могиле. Деревянная композиция слишком громоздка и не имеет художественной ценности. Кроме того, немецкий солдат в тулупе и валенках – не единственная память об отце и о его пребывании на Восточном фронте.

На столе, за которым мы сидим, оказываются другие свидетельства о войне, оставленные Клеменсом. Вот вылепленная фигура мужчины в зимней шапке и шинели, лежащего, опершись на локоть, в розвальнях под теплым пологом (см. ил. 39, вкладка). В отличие от детально, но несколько наивно, наподобие модели, выполненной группы из возницы и лошади с дровнями, эта скульптура сантиметров двадцать пять – тридцать в длину выполнена очень искусно и лаконично. В ней скульптор запечатлел самого себя, отправленного с русского фронта с ранением на излечение в тыл.

А вот несколько акварелей. Одна из них вставлена в рамку: по бескрайней снежной равнине, под слепящим ледяным солнцем, навстречу зрителю передвигается обоз из двух дровней (см. ил. 40, вкладка). Первыми управляет идущий рядом возница в теплой униформе до пят, шапке-ушанке и валенках. Метрах в десяти за ним следуют вторые розвальни, в которых