Превед победителю - Анна Козлова

Из дома Наташка позвонила старому другу Артуру. С решимостью нищего он принимал любые приглашения. Через полчаса звонил в дверь. В легком халатике с тремя оторванными пуговицами она открыла. Артур принес мрачное вино и порнографическую кассету — он сказал, что это очень художественно, «трип» — как он выразился. Спросил, как семейная жизнь.

— Ой, знаешь, — Наташка уселась и выставила ноги из-под халатика, — мне иногда хочется сбежать!

— А ты его любишь? — Артур орудовал штопором.

Она задумалась:

— Он меня любит, я жалею его за то, что он меня любит…

Наташка в этот вечер налегла на шампанское. Она рассказывала про летний отдых, а тело, как бы даже стыдясь ее глупости, принимало завораживающие, длинные положения. Ее кокетство было бессознательным — так красуется животное. За разговором выяснилось, что Артурова мать не пила полгода, но встретила какого-то Сашу, алкоголика, и теперь Саша живет у них… Наташка невнимательно слушала, все время звонил телефон. Это был муж, но она решила не брать трубку. Она обещающе улыбалась Артуру и представляла, как муж мечется, нервно дышит в мобильник, — судорогой накатывала радость его боли. Она его мучила.

Выпивка закончилась. Наташка вынесла собутыльнику деньги и послала его в магазин. Зевая, она постелила себе. Ей было смешно и как-то щекотно, если сегодня они переночуют не вместе. «Что же ты будешь делать?» — думала она и принимала позы у зеркала. Наташка плохо спала. Часто просыпалась и смотрела на мужа. Он лежал, голенький, поджав стрекозиные ножки, приоткрыв рот, как сосущий младенец. Хотелось его ударить. Во сне он ласкался к ней. Упрямо разводя сжатые руки, он просился в мякоть ее груди, прижимал, не отпуская, и даже на ее недовольное вздрагивание бормотал что-то и еще настойчивей прижимался.

Наташка мстительно улыбнулась сама себе. Вернулся опьяневший Артур. Наташка рассеянно смотрела в окно. Его пальцы скользили по засаленному краю халатика. Чтобы не показаться невежливой, она вдруг начала громко хохотать. Артур попросил поесть. Наташка лениво поднялась и достала из холодильника сырое мясо. Раздумывала, покачивалась, облокотившись на толстую белую дверь. Внезапно подобрев, хозяйка поставила на стол оливки и вчерашний салат. Артур принялся есть, мелко стуча по тарелке, а Наташка распустила волосы. Тут раздался звонок в дверь.

Они переглянулись.

— Ну, это он.

— Впустишь? — Артур весь подобрался.

— Посмотрю…

Спотыкаясь, она подошла к двери и завозилась с замком. Муж был пьян, дубленка где-то потерялась. Он напряженно встал на кухне у стола. Наташка его пихнула и плюхнулась на свое место.

— Ты не сядешь? — нервно спросил Артур.

Муж сел и придвинул себе шампанское. Он пил из бутылки. Все молчали, и только Наташка улыбалась, пьяно свесив голову.

— Как вам моя жена?

— Мы давно знакомы. — Артур вдруг шально осмелел.

— И как она? — настаивал муж.

— А тебя волнует? — дерзко крикнул старый друг. — Ты же гомик!

Муж пристально смотрел на Наташку. Он поправил воротник рубашки и плеснул шампанским Артуру в лицо.

— Пошел вон! — крикнула Наташка.

Муж вдруг сдался. Он начал извиняться, ссылаясь на то, что выпил и потерял над собой контроль. Обреченно он спросил, почему у Артура сложилось такое о нем мнение?

— Ты мне сам предлагал, не хочешь повторить? — Артур пыхтел, сжав дрожащие зубы, его глаза тараканами носились в орбитах.

— И кто из нас кого будет? — Муж выглядел как человек, принявший решение.

— Конечно, я тебя!

Это было неожиданно. Муж вскочил и перевернул стол. Взвизгнула обрушенная посуда, осколки вонзились в мясо, из салата вылетели зеленые колеса огурцов и покатились по полу. Наташка кричала, толкая почему-то Артура. Распущенные волосы напоминали желтое полотенце, которым кто-то размахивает. Муж задорно схватил эти волосы и вытолкнул Наташку в коридор. Он дал ей пинка, и она упала на коленки. «Тварь!» — он ударил ее в висок. Артур торопливо допивал из бутылки, которая стояла на подоконнике. Покончив с ней, он выбросился из квартиры.

Наташка плакала, пьяная, сидя на полу. Муж глупо просил прощения.

— Принеси мне расческу, — зачем-то попросила она.

Он покаянно направился в комнату, но тут же вернулся и начал бить ее по щекам.

— Ты с ним трахалась, шлюха?! — орал он. — У тебя кровать расстелена, ты почему в таком виде? Признайся, шлюха!

Наташка мычала, пряча лицо от кулаков. Кровь теснила рот — она выплюнула длинную, в бурых прожилках слюну и провела языком по губам. Губы были разбиты. Она как будто взбесилась.

— Да! — прорыдала. — Трахалась! И буду, и буду! Захотела и трахалась, понял?! Потому что не могу уже с тобой, ненавижу тебя!

Как замедленные темные тени, они метались в пустом рукаве коридора. Он бил ее, прощал, от злобы она тоже его ударила — злобный кулачок бросился в щеку, и кожа затрещала, как разрезаемый кочан. Он уходил, и она, раскромсанная, бежала босиком по шершавому асфальту. Потом примирились окончательно. Еще выпили и легли…

Утром Наташка пила чай. Муж пришел на кухню в трусах — она отвернулась. Он жестко взял ее за подбородок и рассматривал лицо.

— Зубы целы?

Наташка презрительно кивнула. Муж, почесываясь, залез в холодильник и сообщил, что нет никакой еды.

Они шли на шаг друг от друга, в молчании. Наташка, забившаяся в темные очки, и муж, тоже как будто крепко избитый. Было трудно понять, кто из них страдал больше. Шли в аптеку, за мазью от ушибов… Наташка оступилась и наклонилась, чтобы поправить расшатавшийся каблук.

Так уж выходило, что во всякую нашу встречу я обязательно напивалась — без причин, настроение такое было. И когда N вздумал советоваться по поводу нашей с ним дальнейшей жизни, Савельев многозначительно произнес:

— Женский алкоголизм неизлечим.

Обнаружив, что меня, оказывается, считают алкоголичкой, да еще с крайне сомнительными шансами на ренессанс, я не то чтобы невзлюбила Савельева, я начала демонстративно презирать его. Как его описать? Он был высок, но немужественно. Огромная квашня с закисшим тестом, железный заводской чан, равнодушный к внешним впечатлениям. По виду — классический американец, в очках с расшатанными дужками, всклокоченно рыжий, разве только пластинки во рту у него не было. Савельев и дружил всю жизнь с иностранцами, родной язык, кажется, тяжело ему давался: дробное русское «р-р-р» очкарик неизменно переводил в «л-ла», как будто оладьи остывшие перекладывал со сковородки.

Я хорошо запомнила тот день. В белой юбке я бродила над сумкой — дачные сборы. У нас сломался телефон, и N что-то мрачно достукивал на компьютере, косясь на вздрагивающий то и дело мобильник (мы переключили его на вибрацию и не знали, как вернуть звонок). Вспомнив о сыре, я ушла на кухню и с головой погрузилась в холодильник, оттуда услышала звонок в дверь. Савельев гулял по проспекту и пожелал нас навестить. Наверное, ему хотелось выпить. Он распластался по дивану и показывал мне фотографии. Где-то в Ленинграде Савельев сошелся с парочкой, которая навязчиво кичилась неформальным образом мышления, и отщелкал несколько кадров: во впадине стены стояли, обнявшись, парень с девушкой. Они то бешено смотрели друг другу в глаза, то девушка отворачивалась, символизируя, судя по всему, непредсказуемость.