Американец, или Очень скрытный джентльмен - Мартин Бут

— Увидишь.

От этого ее тревога только возрастает.

— Я думаю, нам лучше не уезжать далеко от дороги.

— Не беспокойся. Я был тут уже несколько раз. Когда искал бабочек.

Я резко дергаю руль, чтобы объехать здоровенный камень, «ситроен» швыряет в сторону, будто в борт ему ударила незримая волна. Этот рывок застает ее врасплох, как пассажира самолета застает врасплох внезапная турбулентность. Клара тихо вскрикивает.

— Ты ведь не боишься ехать со мной в глухое место?

— Нет. — Она принужденно смеется. — Конечно, не боюсь. С тобой — нет. Но это… — она щелкает пальцами, — sentiero![101]— Она машет рукой. — Тебе нужно джип. «Тойоту». Это плохая дорога для… una berlina.

Похоже, на плохой дороге она почти совсем позабыла английский.

— Для седана. Да. Только это не седан, не какая-нибудь пижонская «альфа-ромео» и не немецкий лимузин. Это «ситроен». — Я хлопаю ладонью по рулю. — Его сделали французы, чтобы возить картошку на рынок. И потом, я всегда приезжал сюда на этой машине.

— Точно?

— Конечно. Мне не больше твоего хочется возвращаться в город пешком.

— Я думаю, что ты сумасшедший, — говорит она. — Это дорога в никуда.

— Вот увидишь, что нет.

В ответ Клара надувает губы. Она слегка успокоилась, но все же крепко держится правой рукой за дверцу, а левой вцепилась в обшивку сиденья, чтобы не терять равновесия. Мы молчим до самого въезда в долину, где дорога окончательно теряется в травянистых тенях.

— Теперь дорога кончилась! — сердито восклицает Клара, и в тоне ее звучит: я же тебе говорила.

Я останавливаюсь у разрушенной пастушеской хижины, глушу двигатель. Клара отпускает дверцу. В тишине слышно, как в деревьях посвистывает птица, как стрекочут кузнечики.

— Мы сюда ехали?

— Нет. Не совсем. Нужно проехать еще метров сто, вон за те камни. Но отсюда мы просто покатимся вниз. Без двигателя, без звука. И ты увидишь чудо.

Она снова хватается за дверцу.

— Больше можешь не держаться. Мы поедем очень медленно. Просто сядь спокойно и смотри.

Я отпускаю тормоз, машина трогается, чуть поскрипывают пружины. Возле камней я выворачиваю руль и снова жму на тормоз. Мы медленно выкатываемся на границу луга, под грецкий орех.

Долина все та же, что последние несколько недель, — цветочное буйство. Несмотря на прямое солнце, они не выцвели, они сияют ослепительными красками. На берегу озера стоит цапля, неподвижная, как серый столб, — вытянув шею, подавшись вперед.

— Как ты узнал про это место? — спрашивает Клара. Я пожимаю плечами: такого ответа должно хватить.

Она открывает дверцу и выходит из машины. Цапля сгибает шею и отступает в камыши, однако не улетает. Я слежу за Кларой. Она медленно обходит машину спереди и стоит перед капотом, разглядывая долину, леса, суровые горные кряжи, разрушенные хижины pagliaria.

— Сюда никто не приезжает?

Она говорит так тихо, что я с трудом разбираю слова.

— Нет. Никто. Я обошел всю долину. Был возле домиков. Никаких следов людей.

— Только ты.

— Да, — вру я и вспоминаю последний совет своей клиентки: обязательно свозите сюда свою любовницу. Я снова чувствую на щеке тот сухой быстрый поцелуй.

Клара расстегнула блузку и сбросила ее на траву. На ней нет лифчика. Спина ее раскрашена тенями и пятнами солнца, пробивающегося сквозь ветви ореха. Она сбросила туфли — описав в воздухе дугу, они исчезают в траве — и расстегнула молнию на юбке. Юбка упала на траву. Клара наклонилась и одним шажком вышла из трусиков, ягодицы у нее крепкие и круглые, белее остальной кожи. У нее тонкая талия. Она повернулась ко мне лицом, слегка раздвинув длинные загорелые ноги. Маленькие груди не висят, а торчат в стороны, гордые и нетронутые. Соски твердые и коричневые, кожа вокруг них совсем светлая, будто ореол вокруг крошечных темных лун. Я опускаю взгляд на ее живот, на крепкие мышцы и кустик волос ниже и выхожу из машины.

— Ну? — говорю я.

Она кокетничает, мотает головой. Каштановые волосы разлетаются в стороны, промахивают по лицу.

— Ну? — повторяю я.

— Пойду поплаваю. В озере. Ты тоже?

И, не подождав ответа, она бежит прочь по траве.

— Там гадюки! — отчаянно кричу я вслед. — Vipera! Marasso! — добавляю я по-итальянски на случай, если она не поняла. Я чувствую, как по спине, будто груз прожитых лет, всползает ужас.

Она на ходу оглядывается через плечо и отвечает:

— Может быть. Но я везучая.

Цапля решает улететь. Она поднимается из камышей с неуклюжим хлопаньем крыльев, длинные ноги болтаются взад-вперед. Она выгибает шею, подбирает ноги и летит по долине, медленно и лениво взмахивая крыльями. Это итальянская цапля, мы осмелились нарушить ее сиесту.

Я раздеваюсь. Я уже давно не снимал одежду на воздухе, разве что на пляже, а это не считается: там у меня, по крайней мере, было полотенце, прикрыть стыд.

Тело мое стареет. Кожа гладкая, плоть еще не превратилась в дряблые подушки, которые я вижу у мужчин постарше, но живот более не подтянут, а грудные мышцы слегка обвисли. Руки слишком жилистые, шея только-только пошла складками. Но я не чувствую ни стыда, не смущения. Просто я немолод. С осмотрительностью зрелого человека я не снимаю обувь, пока не добираюсь до берега.

Клара плещется в середине. Она не замочила волос.

— Заходи вон там, — советует она, и голос ее мягко плывет над водной гладью, рука, поднятая над поверхностью, указывает на груду обтесанных камней, по которой когда-то съезжали телеги или спускались на водопой животные. — Там нет грязи. И здесь нет грязи. Только маленькие камушки.

Я бреду к ней. Вода хорошо прогрелась, почти что температуры крови, телу приятно, когда она поднимается все выше и выше. Клара стоит на дне, погрузившись до подмышек. Я встаю рядом и поднимаю глаза к безоблачному, безжалостному небу.

— Встань рядом.

Я подчиняюсь приказу, она нащупывает под водой мою руку и вытягивает ее перед нами.

— Смотри. Только тихо.

Когда рябь, вызванная моим продвижением, замирает в камышах, вокруг наших рук собираются мелкие рыбешки, не крупнее пескариков. Словно осколки стекла, они вспыхивают у поверхности, подплывают ближе, пытаются пожевать кожу на пальцах — чувствуется легкое прикосновение их мелких зубов. Я вспоминаю, что в Долине царей египтологи девятнадцатого века обнаружили мышей, которые погрызли тела фараонов.

— Если остаться тут на год, они нас съедят.

— Говорят, если двое держатся за руки и их кусают эти рыбки, значит, у этих двоих будет хорошая любовь.