Пророчество - С. Дж Пэррис

— Доктор Бруно, — окликнул меня Говард, вновь растягивая губы в улыбке, — я бы хотел получить свою бумагу обратно.

Нехотя я вернул листок, который не вполне успел изучить.

— Мы еще не предоставили возможность выполнить ваши обязанности и сообщить нам точку зрения французского посла, — продолжал Говард. — Прошу вас. Если это в ваших силах. — От взгляда, который он кинул на мой бокал, плоды бы преждевременно с дерева посыпались!

Сердце ускоряет ритм: осуществление моего плана зависит от того, насколько успешно я сумею разыграть представление. Презрительный взгляд Мендозы прожигает меня с другой стороны стола.

С кубком в руках я кое-как пробормотал всем известные доводы Кастельно: не надо торопиться с вторжением, герцог Гиз действует без санкции короля Генриха и даже вопреки его мнению, еще сохраняется надежда подписать договор между Елизаветой и Марией, средства дипломатии не исчерпаны, слишком много власти в результате достанется Риму. Все эти доводы я пробурчал заплетающимся языком, отчего Говард, поморщившись, отвернулся от меня. Курселя, как я подметил краешком глаза, мое выступление привело в восторг — представляю себе, как он с торжеством возвратится к своему начальнику и поведает ему, что бывает, когда доверяешь важное дело вероотступнику-итальянцу, вместо того чтобы положиться на личного секретаря, как предусматривается протоколом. Мне самому неприятно жертвовать гордостью и достоинством, но слишком многое поставлено на карту, и тут уж плевать на репутацию, тем более что в ближайшем будущем повторное приглашение в усадьбу Арундел вряд ли последует. Фаулер молча следил за мной, серьезно, озабоченно, прижав к губам кончики переплетенных пальцев.

Я закончил свое виртуозное выступление широким взмахом руки, сбросив на пол кубок, это было необходимо на случай, если кто-то обратит внимание на влажное пятно возле моего места. Пес взвыл от испуга и удрал в угол. Вид у него был какой-то хворый. Генри Говард едва сдержался, задергал усами, втянул щеки.

— Не беспокойтесь, доктор Бруно, слуги утром уберут, — с присущей ему любезностью подбодрил меня Филип Говард.

— Большое спасибо, что передали нам мнение господина де Кастельно в свойственной вам неподражаемой манере, — добавил Генри.

Мендоза рассмеялся и отодвинулся вместе со стулом от стола. Мое выступление разрядило обстановку в комнате, все задвигались, заерзали, как будто собираясь по домам. Свечи догорали. Трудно было угадать, который час, но явно поздний, и мой спектакль приближался к финалу. Я обхватил голову руками и рухнул грудью на стол, неуклюже подогнув руку, бессильно разинув рот.

— С ним все в порядке? — послышался голос Филипа Говарда, и чья-то рука слегка потрясла меня за плечо.

— О господи! — взорвался Генри Говард. — Эти люди совершенно не умеют сдерживать себя. О чем я и говорил: всецело преданы соблазнам плоти.

Я прямо почувствовал, как на последних двух словах презрительно искривились его губы.

Интересно, кто в его понимании «эти люди». Доминиканцы? Еретики? Итальянцы?

Голос Мари, нетерпеливый и резкий, ворвался в мои праздные размышления:

— Как мы доставим его обратно в Солсбери-корт в таком состоянии?

— Я его не понесу, — поспешно заявил Курсель. — Он еще, чего доброго, наблюет в лодке.

Послышались негромкие переговоры. Я справился с соблазном плоти и не приоткрыл глаза. Наконец голос Филипа произнес:

— Делать нечего, пусть остается здесь и проспится. Места хватает. Утром, когда придет в себя, вернется в посольство пешком.

Я издал торжествующий вопль — про себя, разумеется.

— Бедолага, мне прямо-таки жаль его, — сказал Говард. — Хоть я не видел ухмылку на его лице, прекрасно расслышал ее и живо представил. — Опозорил и себя, и посла. Больше ему не видать ответственных поручений. Он-то думал, покровительство короля Генриха придает ему весу.

— Недолго ему пользоваться этим покровительством, — с пренебрежением добавил Мендоза.

— Тише, дядя, вдруг он услышит. — Это, конечно, Филип.

— Услышит? Да он вырубился. Тащите его наверх. Фаулер, вы вроде трезвый. Поможете?

Заскрипели стулья, душераздирающе хрустнули под чьим-то каблуком осколки разбитого мной бокала. Крепкие руки обхватили меня поперек туловища.

— Пойдемте, здесь спать нельзя, — мягко позвал меня Фаулер и с какой-то даже нежностью поднял мою безвольную руку, закинул ее себе на плечо.

Генри Говард — я позволил себе приподнять веки — стоял рядом, сложив руки на груди и плотно сжав губы, олицетворение осуждающего порок благочестия. Но у Генри Говарда имеются свои пороки, и нынче ночью я намерен был изобличить их и раздобыть доказательства.

— Говард! — прошипел Мендоза, и я увидел, как он жестом указывает на дверь.

Следя из-под опущенных век за продвижением ног Фаулера и моих волочащихся конечностей, я отмечал, как меня тащат по коридору и вверх по лестнице, и прикидывал путь отступления к заветной двери. Филип Говард по долгу хозяина дома шел перед нами со свечой в руке, а я повис на плечах Фаулера и позволил ему то ли тащить, то ли нести себя в спальню, где и был сброшен на кровать.

— Как думаете, он оправится? — с порога тревожно спросил Филип.

— Выспится и будет огурцом! — загадочной английской метафорой ответил Фаулер, присаживаясь рядом на кровать и стаскивая с меня башмаки. — От кувшина доброго вина еще никто не умирал. — Он перекатил меня на бок, и я безвольно давал ему делать со мной все, что угодно. — Поставьте ему в комнату горшок на случай, если он проснется ночью, — предусмотрительно посоветовал он.

Снова суета — шаги в коридоре, и кто-то (наверное, граф собственноручно, ведь слуги все отосланы) поставил возле кровати ночную вазу. Да уж, в графский дом меня больше не позовут, это точно.

— Не беспокойтесь, я устрою его поудобнее, — сказал Фаулер.

Граф что-то пробормотал в ответ, и я услышал, как его шаги достигли порога и вскоре затихли вдали. Я продолжал притворяться живым трупом, но тут Фаулер склонился и коснулся рукой моего плеча.

— Отлично сыграно, Бруно! — выдохнул он мне в самое ухо. — Каков ваш план?

Я приоткрыл глаза и увидел его лицо прямо над моим, словно Фаулер поцеловать меня собрался.

— Попытаюсь хоть что-нибудь найти, — шепнул я в ответ.

С минуту он смотрел на меня, и при свете свечи на лице его отчетливо выразилось сомнение — опытный шпион явно считал, что я рискую понапрасну. Досада поднялась во мне: Фаулер — отличный напарник, но у него нет права задавать вопросы и давать мне указания.

— Этот список мест высадки дорогого стоит, — признал он наконец. — Но Говард взял его с собой и наверняка спрячет в надежном месте. А если вы попадетесь, все пропало.

Это я и сам понимал и только злился, что мне указывают на очевидное.