Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711 - Юст Юль

Вечером пустились далее; однако до Шлиссельбурга добраться не могли, так как все время приходилось тянуться на бечеве против течения. (Остановились) в 15 верстах. Ночь вынуждены были пропоститься и промерзнуть.

30-го. Прибыли в Шлиссельбург. Крепость эта стоит на истоке Невы близ Ладожского озера, имеющего 300 верст длины и 300 ширины. (Заложена) она среди воды; вокруг нет ни на палец ровной земли. Стены, вышиной в 30–40 локтей, возведены из твердых скал и исполинских камней. У подножия (стен) много бастионов, (орудия которых) стреляют настильно по воде. Между крепостью и водой нет ни фута земли. Над стенами возвышаются четыре сильно (укрепленные) башни с орудиями, (расположенными) в 3 яруса. Один конец города укреплен особо четырьмя другими башнями, там можно найти верное и крепкое убежище даже после взятия неприятелем (остальной части) города. (Вообще) я считаю эту (крепость) одной из неприступнейших в мире.

Царя по его прибытии сюда приветствовали салютом с вала изо всех орудий, которых здесь всего штук 200.

(В Шлиссельбурге) нас снова угостили пышным (обедом) на счет князя Меншикова, но (зато) помещений никому не отвели, и вечером нам пришлось разбить шатры где попало, по улицам и закоулкам.

31-го. Князь опять накормил (нас). (За столом) произошло (следующее). Старик Зотов, бывший дядька царя, о котором говорилось выше и которого царь и все прочие называют в шутку патриархом и князем-папой, сидел, как и всегда, за высшим концом стола. Среди (обеда Зотов) попросил царя, ввиду всегдашней его милости к нему, не оставить его и вперед своим (жалованьем), подарить ему в Ингерманландии маленькое поместье. Царь изъявил согласие. Но князь Меншиков, (возбужденный) гневом и завистью, резко спросил патриарха, как это ему пришло (в голову) выпрашивать у царя поместья в (герцогстве), которое принадлежит ему (Меншикову). В ответ на это патриарх, рассердившись, сильно выругал князя, (сказав), что он обкрадывает своего господина, как вор, пользуется своей долей во всех его доходах и все же остается обманщиком; что он завидует лицам, которым царь оказывает какую-либо милость, хотя нередко (лица эти) являются более старыми и верными слугами царя, чем он (сам). (Тут Зотов) привел, в частности, много образчиков двоедушия, мошенничества, высокомерия, алчности и других тому подобных пороков (князя). Хотя при этом царь и делал вид, что желает помирить (ссорящихся) и прекратить их перебранку, однако многие были того мнения, что (столкновение) это доставляет ему удовольствие и намеренно вызвано им (самим). Об этом я заключил, между прочим, и из (разговора), происходившего между царем и стариком Зотовым на следующий день, когда мы шли вниз по Неве обратно в Петербург. (Зотов) выразил царю крайние свои опасения относительно того, как бы князь за брань, которой он (Зотов) его осыпал, не навлек на него опалу и немилость его (величества). На это царь сказал: не бойся![276] Несколько дней спустя князь Меншиков явился к царю и, плача, стал жаловаться на патриарха, который-де осрамил его в присутствии многих генералов и министров; (князь) просил царя об удовлетворении и воздаянии за подобный срам и бранные слова. Царь отвечал (было), что не стоит обращать внимание на речи пьяного старика; но князь все продолжал требовать удовлетворения со стороны патриарха. Тогда царь (:которому такие (столкновения) и даже наисерьезнейшие происшествия служат предлогом для шуток:) отправился к (Зотову) с целью его напугать. Нехорошо он сделал, сказал ему царь, что так выругал князя; теперь князь просит над ним суда и наказания, и — (царь) не вправе скрыть этого от (Зотова) — (Меншиков) настаивает-де на том, чтобы его повесили… Старик очень испугался. Тогда царь предложил свое посредничество между ним и Меншиковым и обещал примирить их на следующих основаниях: патриарх напишет к князю письмо, в котором попросит у него прощения и удостоверит, что князь честный, верный и добрый слуга своему государю, а что сам он (Зотов) — мошенник, вор, обманщик и (вообще все то), чем он бранил князя; а затем (Меншиков) даст ему пощечину. (Зотов) охотно (согласился) ее получить, и таким путем дело уладилось. Он и (Меншиков) поцеловались и снова стали добрыми приятелями. Сам я не был (свидетелем) этого примирения, но рассказывал мне о нем человек, в правдивости которого я не сомневаюсь.

В 2 ч. пополудни мы пустились из Шлиссельбурга (в обратный путь); и хотя мы трижды выходили на берег, тем не менее в 8 часов вечера были уже в Санкт-Петербурге: с такой силой и быстротой несло течением наше судно.

1-го. Пришла радостная весь о сдаче Пернова царю. Крепость эта, против которой не было (выслано) ни войска, ни пушек, сдалась генералу Бауеру[277], находившемуся в той местности всего с несколькими полками драгун. Здесь было немедленно сделано 13 выстрелов, и на валу поднят русский желтый штандарт, обыкновенно подымаемый во всех торжественных случаях.

В этот день пребывающий здесь (польский) посланник фон Фицтум передал вице-канцлеру Шафирову орден Белого орла (пожалованный последнему) королем Польским.

2-го. (Сегодня) праздновалась сдача Пернова. С вала трижды выстрелили изо всех орудий.

В тот же день, по случаю рождения сестры царя, принцессы Наталии, я и некоторые другие иностранные посланники были позваны к ней в гости. Там во всем было изобилие, а всего более в крепких напитках.

3-го. Царь отправился в Кроншлот, чтобы в качестве шаутбенахта вступить на свое судно.

В этот же день секретарь миссии г-н Фальк, (ездивший) на свидание с генерал-адъютантом Мейером, вернулся в Петербург. Он рассказывал о невежливости и грубости, которые проявили относительно их (русские): (так) Мейеру и Фальку пришлось разговаривать друг с другом через реку, стоя под проливным дождем на противоположных ее берегах; бывший там мост нарочно разобрали, чтоб они не могли сойтись. Генерал-адъютанту (Мейеру) предоставили жить под открытым небом: ему не отвели ни дома, ни палатки, хотя и обещали во время его задержания поместить его в одном доме в Ямбурге.

Инструкция, данная (Мейеру), предписывала ему лично говорить с князем (Меншиковым) и с царем; потому он не отдал Фальку привезенных предметов, а оставил их при себе с тем, чтобы, по отбытии карантина, привезти в Петербург самому. Немедленно по возвращении г. Фалька я пошел хлопотать о допущении сюда подполковника Мейера. Князь обещал это (устроить) и заявил, (будто) приказал держать Мейера в карантине не так долго, как других. Впоследствии, однако, оказалось, что обещание это исполнено не было.